Я как раз достигла двери и вздохнула с облегчением. Правда,
облегчение длилось недолго. Я обулась, прихватила старое Риткино пальто и вышла
из дома. Беспокойство тут же вернулось, быстро переходя в тревогу, а потом в
настоящую панику. Лукьянов прав, «охотники» вряд ли сунутся в дом. По крайней
мере, пока я была там, они рисковать не стали. А что теперь? Дождутся, когда он
выйдет? Брось, ты даже не знаешь, выследили тебя или нет. Лукьянов хитрый сукин
сын, и если позвал меня сюда, значит, надеялся улизнуть. Для него такое не в
диковинку… Но удача когда-нибудь ему изменит. Он заигрался, сам это признал. Я
шла по улице в сторону остановки маршрутки и боялась повернуть голову. Если они
здесь, мое поведение уже ничего не изменит. Как он собирается покинуть дом? К
черту, тебя это не касается… Я в самом деле так думаю? Надеюсь, так и есть.
Лукьянов это Лукьянов, все, что он сказал, может быть
правдой, но с той же вероятностью он мог и соврать. Осведомлен он о
происходящем неплохо, значит вопреки собственным словам принял во всем живейшее
участие. Парень в подворотне вел себя странно… Может, Лукьянов его и подослал.
Чушь, зачем? Я вновь подумала о том, что он остался в доме, и беспокойство
вернулось, впрочем, оно и не исчезало. У меня есть над чем ломать голову. Он
уйдет… не похоже, что за мной кто-то увязался.
Я замерла, едва справившись с желанием повернуть назад. Это
был бы еще один идиотский поступок. Сашу он бы порадовал. Все просто. Я боюсь,
что он погибнет, а я так и не узнаю правды о ребенке. Я в досаде закусила губу.
Если бы ты вела себя по-другому, он бы сказал. Не уверена, но это возможно. По-другому
– это как? Купилась на его слова о любви? Вот уж действительно идиотка.
Лукьянов никого любить попросту не способен. Его злит, что я сорвалась с
крючка, и он готов приложить некоторые усилия, чтобы все вернуть обратно. А как
только… «Как только не будет», – мысленно отрезала я.
Я не заметила, как оказалась возле остановки, и тут же из-за
поворота вывернула маршрутка. Я устроилась возле окна, но по дороге мало что
видела. Я должна сказать Тимуру. Что сказать? Что побежала вприпрыжку по
первому зову? Если я промолчу, а он узнает, будет хуже. Из двух зол выбирают
меньшее. И это меньшее способно все уничтожить. Раньше надо было думать,
раньше… Раньше, позже, теперь-то что делать? Он ушел? Я вдруг поняла, что
больше не в состоянии находиться в маршрутке, сидеть и пялиться в окно.
Впрочем, в тот момент я с трудом представляла место, где хотела бы находиться.
И все же попросила водителя остановиться. На свежем воздухе мне стало легче
дышать. Я сошла с дороги, присела на корточки возле березы, привалилась к ней
спиной и зажмурилась, обхватив голову руками. Человек сам кузнец своего
несчастья.
У меня зазвонил мобильный, взглянув на дисплей, я вспомнила
о Ритке и досадливо чертыхнулась.
– Где ты? – грозно спросила она.
– Возвращаюсь в город.
– У тебя все в порядке?
– А что со мной может случиться?
– Встретилась, с кем хотела?
– Да.
– И что?
– Ничего особо ценного он не сообщил. Злюсь на себя и
на весь мир. Так что не доставай.
– Дед тебя спрашивал, дважды. Поторопись, я уже врать
замучилась.
Я вышла на дорогу и тормознула первую машину. Вновь
уставилась в окно, избегая разговоров с болтливым водителем. Ритке следует
сказать спасибо, она привела меня в чувство. Я ничего не узнала о своем
ребенке, зато подставилась. Глупо подставилась. Ношусь со своей душой как с
писаной торбой, размазывая сопли по роже, а мой друг между тем ждет от меня
помощи. Хороша, мать твою… Думай, как помочь Вешнякову. Сейчас это главное.
Парень высадил меня на въезде в город, дальше я добиралась
на такси. Моя машина красовалась на стоянке в компании трех-четырех попроще,
народ успел разъехаться. Я могла войти в здание через центральный вход, но
передумала. Не стоит наводить людей на мысль, что я могу смыться отсюда, когда
сочту нужным. Оттого я попросила остановить машину возле супермаркета и к
зданию администрации вернулась пешком. Мимо фонтана, к заветному окну. Тут
выяснилось, что какой-то придурок окно запер. Грязно выругавшись, я направилась
к неприметной двери, служебному входу, которым в основном пользовались водители,
уверенная, что с дверью мне повезет не больше, чем с окном. Но повезло.
Буквально перед моим носом она открылась, и появился мужчина со смутно знакомым
мне лицом. Придержал дверь, пропуская меня, ничем не выдав удивления или
заинтересованности. Вздохнув с некоторым облегчением, я заспешила к лифту и
увидела Деда. Он собирался уходить домой.
– Ты? – буркнул он с удивлением, точно не ожидал
меня увидеть.
– Я очень изменилась?
– Где тебя носит?
– В разных местах. У меня нет для тебя новостей, –
предупредила я.
Дед собрался что-то ответить, но передумал, пересек холл,
широко шагая, только так и продемонстрировав свое недовольство. Когда он
доволен жизнью, поступь его тверда и нетороплива.
Ритка с видом вдовы-страдалицы маялась в приемной.
– Просто дурдом какой-то, – сказала она с
отчаянием, вряд ли имея в виду что-то конкретное. Я вернула ключи и поспешила
смыться.
В этот момент позвонил Лялин.
– Скажи мне что-нибудь радостное, – попросила я.
– На конверте два хороших отпечатка, разумеется, не
Вешнякова. Вдруг повезет? Дергачев сегодня слег в больницу. Сердце прихватило.
Может, стоит присмотреться к мужику получше?
– Сердце прихватило? Что ж, у него нервная работа. Как
Вешняков?
– Спроси у него.
Вешняков позвонил сам, как только я вошла в кабинет.
– Ты к Деду ходила? – буркнул он.
– Только что столкнулись возле лифта.
– Не юли. Прекрасно ведь поняла, что я имею в виду.
– Я сегодня непонятливая.
– Дать бы тебе в зубы, да грех девушек бить. Ходила? И
без твоего ответа знаю. Сегодня меня опять вызывали, но ласковы были до
блевоты. «Артем Сергеевич, давайте вместе подумаем, как этот конверт мог
оказаться в ящике вашего стола, – передразнил он неведомых мне
дознавателей. – Мы знаем вас как честного человека». Короче, спортсмен,
комсомолец и просто красавец. По плечу хлопали и просили не переживать.
– Ну и что в этом плохого?
– Все, – отрезал Вешняков. – Людям хорошо
известно о нашей с тобой любви.
– Вешняков, мы его найдем. Уж можешь мне поверить.
