– Так то нормальный, – вздохнула я и пошла к
подъезду. Из него как раз выходила девчонка с собакой, и воспользоваться
домофоном мне не пришлось.
Я долго давила на кнопку звонка, но дверь мне не открывали.
Чертыхнувшись, я набрала номер домашнего телефона Инны. С тем же результатом.
Девушки не было дома. И неизвестно, когда она появится. На всякий случай я
позвонила в дверь еще раз и вдруг услышала истеричный вопль:
– Оставьте меня в покое…
Не хочет человек никого видеть, что ж… Я пялилась на дверь,
чувствуя, как во мне растет тревога. Постучала, но на этот раз и вопля не
дождалась. Спустилась вниз и стала оглядываться в поисках Тимура. На счастье,
обретались они с Сашкой неподалеку. Услышав мой призыв, он подошел, взяв Сашку
на руки.
– Она дома, – сказала я.
– Но тебя выставила?
– Хуже. Не поинтересовалась, кто ее домогается, но
просила оставить ее в покое.
– Нормальное желание.
– Тимур, ты ведь можешь открыть дверь? Мою ты всегда
открывал. – Он постучал пальцем по лбу, демонстрируя свое отношение к этой
идее. – Послушай, у меня предчувствие. Как бы тебе это объяснить… короче,
дверь открыть надо. Помоги, а? Ну не милицию же вызывать? Здесь вам не там,
задолбают вопросами, и мы от ментов так скоро не отделаемся.
– Это точно. Особенно, если вломимся в чужую квартиру.
Он посмотрел на меня, покачал головой и направился к машине.
Сунул пса на заднее сиденье и вернулся. Мы поднялись на лифте, Тимур взглянул
на замок, а я предложила:
– Дать пилку для ногтей?
– Заткнись, – прошипел муж, а я понадеялась, что
на нашу возню возле чужой двери соседи не обратят внимания. – Замок –
дерьмо. – Тимур достал ключи из кармана, снял с них металлическое колечко,
распрямил его, сунул в скважину и открыл дверь легко и непринужденно. –
Бурная молодость пришлась кстати, – подмигнул он, но в тот момент мне было
не до шуток.
Мы вошли в квартиру, Тимур привалился к входной двери, а я
заглянула на кухню, потом в студию. Инны там не оказалось. Дверь туалета была
приоткрыта, свет не горел. Оставалась ванная. Она была заперта. Я громко
постучала, но ответа не дождалась. В ванной стояла тишина, вряд ли девушка стук
не слышала.
– Ломай, – повернулась я к Тимуру.
– До кучи можно, – пожал он плечами, дернул за
ручку со всей силой и распахнул дверь.
Инна лежала в ванне, закрыв глаза, горели свечи, штук пять,
рядком выстроившись на краю ванны, в пене ее тела видно не было. А я
почувствовала себя дурой, но ненадолго, вдруг отметив, что пена в двух местах
имеет подозрительно розовый цвет, а девушка на наше появление внимания не
обращает, лежит себе и вроде дремлет. Я схватила ее руку, и все стало ясно, на
запястье порезы от бритвы, успевшие в воде порозоветь.
– Вот дура, – в сердцах сказал Тимур. –
Вызывай «Скорую».
И тут девушка ожила.
– Не трогайте меня! – заголосила она.
– Вытащи ее отсюда, – попросила я.
– Не трогайте.
– Вызывай «Скорую»! – рявкнул Тимур, подхватив
девицу.
– Не надо, не надо, – билась она в его
руках. – Он меня в психушку отправит.
– Туда тебе и дорога, – бессердечно ответствовал
Тимур, но девушку из ванны вытащил и перенес в студию.
– Не звоните, не надо, – зарыдала она, закрыв лицо
руками. Тимур быстро оглядел раны на ее запястьях, ноги она тоже изрезала.
– Фигня, – сказал с облегчением. – Девушка
просто баловалась.
– Я не хочу жить, – вновь запричитала Инна.
– Врезать бы ей как следует, чтоб орать перестала, –
гневно предложил Тимур.
– Отойди, – попросила я. – Лучше поищи, чем
ее перевязать.
Я достала одеяло и укрыла Инну, она кусала губы, нервно
вздрагивала и все порывалась вскочить и бежать куда-то. В ящике на кухне
нашелся бинт. Пока я перевязывала Инну, она немного успокоилась, но еще
всхлипывала, закрыв глаза и отворачиваясь от меня.
– Зачем вы это сделали? – не удержалась я, хотя
понимала, что разговор сейчас заводить не стоит.
– Я не хочу жить, я все равно умру, завтра,
послезавтра, все равно…
– Причина в вашем отчиме? – вздохнула я. Слезы
полились из ее глаз сплошным потоком. – Или есть еще причина? Вы считаете
себя виновной в смерти его жены?
– Что? – крикнула она. – Я виновата? Да эту
тупую курицу давно следовало утопить. Ненавижу, я их всех ненавижу.
– Всех ненавидите, а его, надо полагать, любите. Только
ваша любовь далека от дочерней, вот он и отправил вас восвояси, а вы надумали
вены резать. – Я ее провоцировала, будь она в другом состоянии, наверное,
поняла бы это, но сейчас мои слова вызвали у нее злость, даже ненависть.
– Да что вы знаете? Он трахал меня с девяти лет.
Слышите вы? В ваших ментовских протоколах это называется противоестественным
способом. А потом решил, я и для других игр созрела, и убил мою мать.
– Откуда вам знать, что он убил? Не сам же он сказал?
– Я знаю, знаю. Моя мать лежала в морге, а он
развлекался со мной всю ночь, а утром сказал: «Нашей мамочки больше нет».
– Ваша мать догадывалась о том, что происходит, поэтому
он и убил ее?
– Ни о чем она не догадывалась, такая же была дура, как
эта Людмила. Тупая курица. Если бы вы знали, если бы знали… Он был таким
замечательным отцом, добрым, ласковым. А мама… маме было не до меня. И я его
любила, любила и готова была терпеть… все что угодно, лишь бы он любил меня. Мы
остались вдвоем, он и я… почему, почему, господи… – Она опять зарыдала.
– Принеси воды, – попросила я Тимура.
– Не надо воды, ничего не надо… я была счастлива. А
потом все кончилось. Все. Потому что я выросла. Я стала ему не нужна. И он отправил
меня в этот город, подальше от себя… И женился. Женился на этой безмозглой
сучке. Я надеялась, я… он приезжал, и я радовалась, что он трахнет меня. Вот и
все, что мне осталось.
– Вы догадывались, что происходит у него с Викой?
