Он считал, что воля первична, а мысль следует за ней; чтобы думать, надо хотеть, говорил он. Много живых существ живет на стадии воли, не доходя до стадии мысли. На севере — долговечность, на юге — кратковременность жизни; но так же на севере — оцепенение, на юге — непрестанное возбуждение воли, до того климатического пояса, где от излишнего холода или от излишней жары органы почти парализуются.
Своеобразное понятие среды было подсказано ему одним наблюдением, сделанным в детстве; он не подозревал его важности, но странность его должна была поразить утонченно-чувствительное воображение Луи. Его мать, хрупкая и нервная, очень нежная и любящая, была одним из тех созданий, в котором воплотилась женщина во всем совершенстве ее качеств, хотя судьба по ошибке бросила ее на дно общества. Воплощение любви, она все выстрадала и умерла молодой, всю себя отдав материнскому чувству. Ламбер, шестилетний мальчик, спал в большой колыбели около материнской кровати, но засыпал не всегда сразу и видел, как электрические искры срывались с ее волос, когда она их расчесывала. Пятнадцатилетний человек использовал для науки этот факт, который ребенку казался игрой, факт тем более неопровержимый, что этим свойством обладают почти все женщины, чья судьба трагична и непризнанные чувства стремятся себя выразить, а избыток сил — вырваться наружу.
В подтверждение своих определений Ламбер выставил в качестве великолепного вызова науке много требующих решения проблем, разрешения которых он предполагал найти, спрашивая самого себя: не входит ли принцип, рождающий электричество, как основа в тот особый флюид, откуда появляются наши идеи и наши воления? Не образуют ли волосы, которые обесцвечиваются, светлеют, падают, исчезают, в зависимости от различных ступеней рассеяния или кристаллизации мыслей, некую систему сосудов, то поглощающих, то выделяющих и движимых электрической силой? Являются ли токи нашей воли субстанцией, возникающей в нас и внезапно начинающей действовать под влиянием еще не подвергшихся наблюдению причин, и являются ли они более необычными, чем те токи, которые создает невидимый, неощутимый флюид или вольтов столб, воздействующий на нервную систему мертвеца? Формирование наших идей и их постоянное проявление, быть может, менее непонятны, чем испарения невидимых, но необыкновенно энергично действующих частиц, например мускусного зерна, которое как будто теряет их, но не уменьшается в весе. А если кожный покров нашей телесной оболочки имеет только защитные функции, только поглощает, только выделяет пот, реагирует на ощущения, то кровообращение и его аппарат, возможно, способствуют передаче волевых импульсов, как циркуляция нервного флюида способствует движению мысли. И, наконец, не является ли более или менее энергичный приток этих двух реальных субстанций результатом большего или меньшего совершенства в устройстве органов тела, устройстве, которое надлежит изучить всесторонне?
Установив эти принципы, он хотел разделить явления человеческой жизни на две серии различных моментов и настойчиво, с пламенной убежденностью требовал для каждой из них специального анализа. Действительно, проследив почти у всех существ два отличных друг от друга ряда изменений, он изображал их, даже просто принимал их как природную сущность и называл этот жизненный антагонизм: действие и противодействие.
— Желание, — говорил он, — это факт, целиком осуществляемый нашей волей, прежде чем он будет осуществлен во внешнем мире.
Таким образом, все наши воления и все наши идеи составляют действие, а вся сумма наших внешних проявлений — противодействие.
Позже, когда я прочел о сделанных Биша
[32]
наблюдениях над дуализмом наших внешних чувств, я был точно оглушен воспоминаниями, увидев поразительное совпадение между идеями этого знаменитого физиолога и идеями Ламбера. Оба они умерли преждевременно, но оба одинаково шли к каким-то истинам. Склонность природы давать двойное назначение различным созидающим органам своих творений и двойное действие нашего организма, что в настоящее время является бесспорным фактом, обоснованным рядом ежедневно повторяющихся доказательств, подтверждает выводы Ламбера относительно действия и противодействия. Он обозначал понятие неведомого существа, действенного или внутреннего термином Species
[33]
, под которым подразумевалось таинственное единство волокон, определяющее зависимость различных возможностей мысли и воли, еще недостаточно исследованных; наконец, это неназванное существо, способное видеть, действовать, доводить все до конца, осуществлять все, прежде чем возникнут какие-нибудь материальные признаки, оно, чтобы соответствовать своей природе, не должно подчиняться ни одному из тех физических условий, с помощью которых существо противодействующее или внешнее — видимый человек — ограничено в своих проявлениях. Отсюда вытекало множество логических объяснений относительно самых странных по виду проявлений двойственности нашей природы и ряд поправок ко многим системам, одновременно правильным и ложным. Некоторые люди, заметив кое-какие явления естественной игры «двойственного существа», были, как Сведенборг, увлечены за пределы действительного мира своей пылкой душой, влюбленной в поэзию, опьяненной божественным началом. И всем, не понимающим причин, восхищенным следствиями, хотелось обожествить этот внутренний орган, построить мистический мир. Отсюда и ангелы! Пленительная иллюзия, от которой не хотел отказаться Ламбер; он любовался этими ангелами даже в тот момент, когда меч его анализа обрезал их ослепительные крылья.
— Рай, — говорил он мне, — в конце концов только потустороннее существование наших усовершенствованных способностей, а ад — небытие, в котором исчезают качества несовершенные.
В те века, когда познание подчинялось религиозным и спиритуалистическим впечатлениям, господствовавшим в промежутке между Христом и Декартом
[34]
, между верой и сомнением, можно ли было удержаться от объяснения нашей внутренней природы иначе, как божественным вмешательством? У кого же, как не у самого бога, ученые могли искать объяснения невидимому существу, столь действенно и противоречиво чувствительному, наделенному такими многогранными свойствами, способными совершенствоваться под влиянием обычаев, и столь могущественному под властью определенных оккультных условий, что временами оно с помощью видений и передвижений уничтожало расстояние в обоих аспектах пространства и времени, из которых одно — это расстояние умственное, а другое — расстояние физическое? Это существо обладало способностью реконструировать прошлое, проникая в него взглядом или таинственно воскрешая его, что похоже на способность человека узнавать по очертаниям, оболочке, зародышу зерна прежнее цветение растения с бесчисленным разнообразием оттенков, ароматов и форм; оно же, хотя и не совсем точно, могло догадываться о будущем то с помощью изучения первопричин, то благодаря физическому предчувствию.
