Я очнулась от укола. Надо мной склонилась Ванда, соседка с
третьего этажа, врач. Славная, замученная женщина лет тридцати пяти.
– Леокадия Петровна, миленькая, слава богу, как вы нас
напугали. Ничего, сейчас полегче будет.
За ее спиной я увидела перекошенное от страха, белое как мел
лицо Стаськи.
– Лёка, ты прости, я не хотела…
– Потом будешь разговаривать! – довольно сурово
распорядилась Ванда. – Помоги, подержи бабушкину руку, я еще укольчик
сделаю. Надо бы в больницу, Леокадия Петровна.
– Да нет, мне лучше, все прошло, я сейчас встану.
Они вдвоем помогли мне встать и довели до кровати.
Когда я наконец легла на свою постель, Ванда повторила:
– Лучше бы в больницу… обследоваться…
– Ванда, больница сама по себе может угробить человека.
Это еще один стресс. С меня хватит. А я полежу и оклемаюсь. Все пройдет. И я
хочу есть…
– Только что-то совсем легкое, йогурт, например…
– Я сейчас! – метнулась на кухню Стаська.
– Ну, я пойду, у меня там Витька один, ему уроки делать
надо, а без меня он…
– Конечно, Ванда, иди. Мне уже лучше, спасибо!
Она ушла. Я слышала, как хлопнула дверь.
– На, Лёкочка, ешь, хочешь, я тебя с ложечки покормлю,
а?
– Уйди с глаз долой!
– Лёка, ну прости…
– Пока ты не извинишься перед Мариком, я тебя видеть не
желаю!
– Значит, какой-то поганый Марик тебе дороже родной
внучки?
– Видишь ли, у меня мать была полуеврейка, да и дед
твой тоже был полуеврей, так что тебе лучше подальше держаться. Впрочем, я ведь
не знаю, кто был твой отец, может, и вовсе еврей, и как тебе теперь быть, ума
не приложу!
Она вспыхнула.
– Прекрати, ладно, я извинюсь! Но ты тогда будешь со
мной разговаривать?
Господи, как маленькая…
– Там видно будет!
– Ладно! Только я пойду на кухню звонить…
– Иди.
Она ушла, а я, чуть выждав, сняла трубку. И ровным счетом
ничего не услышала.
– Ну вот, я извинилась!
– Уйди!
– Почему? Я же извинилась!
– Нет, ты не извинялась, тебе стыдно, но ты так
малодушна, что не можешь в этом признаться!
– Ладно, я позвоню! Хочешь, отсюда позвоню?
– Хочу!
Она набрала номер и при этом была опять бледная как мел.
– Здрасте, Наталья Игоревна, это Стася. А можно Марика?
Спасибо! – до ужаса благонравным голосом проговорила она. – Марик? Привет,
это я… Ой… Он трубку бросил, – в растерянности повернулась она ко мне.
– Я его хорошо понимаю. Приличные люди таким, как ты,
руки не подают!
– Ну а как же я теперь перед ним извинюсь?
– Это уже твои проблемы. Уйди, я устала, спать хочу!
– Лёка, ты спи и не злись на меня, я вообще-то… Ну он
меня достал своим занудством…
– Уйди бога ради. Видеть тебя не хочу!
Она на цыпочках вышла из комнаты. Надеюсь, она запомнит этот
урок. Я в изнеможении откинулась на подушку, закрыла глаза и в ту же секунду
словно воочию опять увидела, как Стаська в разгар скандала кидается спасать
заветные билеты, не обращая внимания на то, что я почти теряю сознание… Неужто
я все-таки упустила ее? В заботе о ее физическом, материальном и
интеллектуальном развитии я забыла о душе? Но ведь говорят, что лучшее
воспитание – пример воспитателя. Да ерунда это все! Ариадна… Я просто
никудышный воспитатель. Потерпела полное фиаско и с дочерью, и с внучкой. Но
почему? Я ведь так любила и ту и другую? А может, слишком любила? Может,
слишком многое брала на себя? Ну, предположим, Стаська росла действительно в
неполной семье, в до ужаса неполной, но Ариадна! У нее были отец и мать,
бабушка и дядя, и все ее любили… Почему же она не умеет любить? Но может, вся
ее любовь досталась тому парню, за которого она выходит замуж? Впрочем, я ведь
не знаю, любовь там или расчет… Ах, я уже ничего о ней не знаю. Я просто хочу
ее видеть, и слава богу, что не порвала билеты. Может быть, там, в Калифорнии,
мне удастся связать ту нить, которая лопнула? «Порвалась дней связующая нить,
как мне обрывки их соединить?»
Я заснула и проснулась от какого-то странного летнего звука,
хотя на дворе конец января. И увидела, что возле непогашенной лампы бьет
крылышками серая ночная бабочка. Откуда она взялась? Впрочем, в квартире тепло,
она могла осенью заснуть и от тепла проснуться. Я почти ничего не знаю о жизни
ночных бабочек. И вдруг мне вспомнился один ничего не значащий эпизод из времен
ранней молодости. Я еще не была замужем, кажется, даже не была еще знакома с
Лёней. Мы студенческой компанией гостили у кого-то на даче, и одна девочка
безумно боялась ночных бабочек. Над ней посмеивались, а она то и дело
взвизгивала, потому что к большому цветастому абажуру над столом на веранде
слеталось множество всякой мошкары… И один парень, Гриша, весьма неравнодушный
ко мне, все шептал:
– Лео, а ты у нас храбрая, как Жанна Д’Арк! Не боишься
бабочек! Какая ты красивая, Лео, гораздо красивее этой фанатички Жанны!
Он был славный, влюбленный, и мне ужасно нравилось, что он
зовет меня Лео! Никто и никогда больше не называл меня так. И почему-то я
чувствовала себя такой счастливой… Впереди вся жизнь, я молода и красива, я
студентка Школы-студии МХАТ, у меня впереди долгая счастливая жизнь в искусстве
и очаровательный мальчик зовет меня Лео… И я не боюсь ночных бабочек…
Никогда я не вспоминала тот вечер, Гришка вскоре бросил
институт и куда-то исчез. Да и о чем тут вспоминать? А вот вдруг вспомнилось…
Стася
И чего меня так плющит? Нахамила Марику, да фиг бы с ним, но
Лёка на меня зуб наточила, разговаривает еле-еле. И как я не пойму, что она
старая и живет своими представлениями, сто лет назад устаревшими? Это нельзя, и
это нельзя, а это можно, но слегка. А я так не хочу! С какого перепугу я должна
все это соблюдать? От такой жизни с тоски помереть можно. Странно, раньше я так
не думала и не чувствовала. Я ей верила, старалась быть такой, чтобы нравиться
ей. А сейчас мне наплевать! И ведь она всерьез могла бы порвать билеты, и тогда
бы все рухнуло… Где-то я то ли читала, то ли слышала, что месть – это такое
блюдо, которое надо подавать холодным… Я его холодным и подам, но таким острым,
что… Как малюсенький зеленый перчик, который я однажды пробовала у Натэллы.
Лежали себе в мисочке такие хорошенькие зеленые перчики, и сын Натэллы Вадим ел
их и не морщился. Ну я решила тоже попробовать, мне тогда лет десять было. Я
сунула перчик в рот и чуть коньки не отбросила! Ужас! Глаза на лоб вылезли,
слезы градом, я как собака в жару язык высунула, руками замахала! Никогда не
забуду. Моя месть будет такой же! Маленькой, зелененькой, остренькой… И
запомнится надолго, я надеюсь. Лёка, наверное, меня проклянет, но потом
простит, куда денется. А вдруг не получится… Я два раза попробовала, действует.
Без промаха! А в школе вообще все парни, у которых, как выражается наша
Матвеевна, «женилка выросла», просто слюнями исходят… Говорят, месть –
разрушительное чувство. Фигня все это, очень даже созидательное чувство,
стопудово! Как меня эта идея посетила, я сразу другой стала, у меня появилась
цель, и я иду к ней медленно, но верно! И вот уже есть результат, мне нравится
смотреть на себя в зеркало, и чем дальше, тем больше. Я согнала лишний жирок,
волосы теперь блестят, как в рекламе, и вообще – девка что надо! И не может
быть никаких сбоев! Не может быть просто потому, что не может быть! Лёку,
конечно, жалко, но не могу я жить в сегодняшней жизни по ее старым правилам!
Ничего не получится. Надо только вести себя умнее, не прокалываться по
пустякам. На фиг я спустила собак на Марика? На фиг обозвала жидярой? Была бы
умнее, назвала бы хоть кретином, хоть болваном, хоть кем, и ничего бы такого не
было. А теперь Лёка вся бледнющая, еле ноги таскает… Когда она вдруг на пол
свалилась, мне показалось, что она умерла… И так жутко стало, как будто я
бежала-бежала, и вдруг обрыв… Один раз в детстве так было. На даче у Геры мы
пошли гулять, а я все вперед забегала наперегонки с Водолеем – так пса звали,
лохматый такой здоровый пес был… Я неслась за ним, а там овраг… В самый
последний момент Лёка меня за юбку поймала… Только теперь меня уже некому будет
поймать…
