— Что? Ах, да, конечно.
— И с тех пор эта штуковина валялась на полу?
— Наверное. Стоп, один моментик — я должен покумекать. Щас — репу почешу. Ню-ют — вовсе не валялась. Лоток был на месте — в пятницу после обеда я ставил на него баночку с разверителем.
— Он имеет в виду растворитель краски — терпентин, — подсказала Трой.
— После обеда? — уточнил Аллейн.
— Да, точно — вспомнил! Я завалил после обеда позырить на ту хрено… картину, что намалевал. Вы как раз выходили из студии, Ормерин — динкум?
— Да. Я только посмотрел на свою работу, как мне стало дурно и я поспешил уйти.
— Угыы. Вот, значит, причапал я в студию и чешу репу — не поиграться ли чуток с мокрой краской. Сечёте? Только, значит, я приладился и мазнул пару раз, как слышу — старина Ормерин взывает, что, мол, автобус через десять минут уже отвалит. Ну, вот, всобачил я, значит, кисть в раззвери… в раствердитель, и сделал ноги. Но баночка стояла на лотке как пить дать — это сущая динкуха.
— А сегодня утром лоток был на месте?
— У-уу, точно! Не был. Да и вечером во вскрысиню — тоже.
— В воскресенье вечером? — встрепенулся Аллейн.
— Точно. Когда мы вернулись — сечёте? Я почапал в студию сразу после чая.
— После чая? Мне казалось, что вы вернулись из Лондона в… — Аллейн сверился со своими записями. — Да — в половине седьмого
[12]
.
— Совершенно дин… точно, мистер Аллейн. Мы закончили пить чай около половины девятого.
— Наш джентльмен имеет в виду ужин, инспектор, — пояснил Малмсли с презрительной гримасой. — У этих антиподов, похоже, принято пить чай на ночь.
— Слушайте, сходите в задницу, — предложил Хэчетт. — Я причапал в студию около половины девятого, инспектор. «После ужина», если слушать придурков с чиреями, хотя на самом деле — после чая.
— И вы зашли в студию?
— Ещё бы. Она была заперта, но ключ висел рядом на гвозде, так что я отомкнул дверь и зыркнул глазом на свою картину. Ух и здорово же она смотрелась при искусительном освещении, мисс Трой! Вы видели её вечером, мисс Трой?
— Нет, — покачала головой Трой. — При искусственном — не видела. Не отвлекайтесь, пожалуйста.
— Буу зде, мисс Трой.
— Итак, — подвёл итог Аллейн, — вы отомкнули студию, зашли внутрь, включили свет и посмотрели на свою работу. А на подиум вы не обратили внимания?
— Э-ээ, обратил. Да, динкум. Я накумекал, что неплохо бы перерисовать драпьеровку, вот и обратил. Ткань была, как всегда, натянута. Будь у меня карандаш, я бы нарисовал…
— Спасибо, я представляю, — вежливо улыбнулся Аллейн. — Продолжайте, пожалуйста.
— Ладно. Словом, почесал я репу и решил, что надо бы изобразить так, как будто на драпьеровке лежит натурщица. Я сначала даже хотел сам типа заприлечь в нужную позу. Во, блин! — Хэчетт побледнел и содрогнулся. — Ведь тогда этот кенжик проткнул бы жабры мне, динкум? Во, срань Господня! Слушайте, мистер Аллейн, неужели кенжик торчал там уже во вскрысиню вечером?
— Вполне возможно.
— Чтоб я сдох! — прошептал Хэчетт.
— Однако вы всё-таки не легли в позу натурщицы, мистер Хэчетт. Что вас удержало?
— Ну, мисс Трой никому типа не позволяла лапать подиум в свою отсутствию, вот я и набоялся, что она мне типа репу оторвёт, если я лапну.
— Это так? — спросил Аллейн у Трой, с трудом сдерживая улыбку.
— Конечно. У нас заведены такие правила. В противном случае, драпировку давно измяли бы, а мел стёрли.
— Точно, но послушайте, мисс Трой. И вы, мистер Аллейн.
Я только что вспомнил.
— Что ж, говорите, — сказал Аллейн.
— Ух, вот это, наверное, важно, — возбуждённо пробасил австралиец. — Вы слушайте и мотайте на нос.
— На ус, — поправила Трой.
— Ну да, на ус. Так вот, когда я причапал в студию в тот раз, ну — перед автобусом, в пятницу, драпьеровка была смята, как будто натурщица только что встала с неё!
— Вы уверены?
— Уверен. Готов пригаснуть.
— Присягнуть, — машинально поправил его Аллейн. Он обратился к французу:
— А вы, мистер Ормерин, не обратили внимания на драпировку, когда заглянули в студию после обеда?
— Да, теперь я вспомнил, — взволнованно затараторил Ормерин. — Я посмотрел на свою работу, а потом по привычке перевёл взгляд на подиум, словно натурщица была там. Я даже вздрогнул, как это случается, когда видишь не то, что ожидаешь. Тогда я посмотрел, как изобразил драпировку, и сравнил её с натурой. Все было точь-в-точь так, как описал Хэчетт — ткань была смята, словно Соня только что встала с помоста.
— Ага! — воскликнул Хэчетт. — Вы усекли, что это значит? Это значит, что…
— Воздержитесь от громких выводов, мистер Хэчетт, — попросил Аллейн. — Я согласен — вы сделали очень важное наблюдение. — Хэчетт приумолк. Аллейн сверился со своими записями и продолжил. — Насколько я знаю, мисс Трой и мисс Босток отбыли в лондон на машине. Как, впрочем, и мисс Сиклифф с мистером Пилгримом. Затем подошла очередь компании, уехавшей с трехчасовым автобусом. Мисс Ли, мистер Ормерин, мистер Хэчетт и натурщица. Похоже, — тщательно взвешивая каждое слово, произнёс Аллейн, — что за несколько минут до отбытия этого автобуса, на котором уехал мистер Хэчетт, драпировка ещё находилась в натянутом состоянии. — Он замолчал и выжидательно посмотрел на Седрика Малмсли. — Чем вы занимались после отъезда остальных?
Малмсли не торопясь вынул сигарету и закурил.
— Ну, — сказал он наконец, — я прогулялся в студию.
— Когда?
— Сразу после обеда.
— Вы обратили внимание на драпировку?
— Да, пожалуй.
— Как она выглядела?
— Вполне нормально. Драпировка, как драпировка.
— Мистер Малмсли, — серьёзно произнёс Аллейн. — Я бы посоветовал вам не паясничать. Я ведь убийство расследую. Драпировка была натянута?
— Да.
— Сколько времени вы оставались в студии?
— Я уже говорил вам. До пяти.
— Вы были вдвоём с мистером Гарсией?
— Да. Это я вам тоже говорил.
— Покидал ли кто-нибудь из вас студию до вашего ухода?
— Да.
— Кто?
— Гарсия.
— Зачем, не знаете?
— О Господи. По своим делам, наверное.
— Сколько времени он отсутствовал?
— Ой, понятия не имею. Минут восемь-десять.
