Уотт Хэчетт вдвинулся в комнату, засунув руки в карманы брюк. Аллейн рассматривал его с почти нескрываемым любопытством — сиднейский забияка выглядел так, будто собирался покорить весь мир. Коренастый и задиристый, он походил на bandido из мексиканского фильма. Смуглая кожа, шапка густых волос, походка вразвалочку, сигарета, словно навечно приклеившаяся к нижней губе — дешёвый гангстер, да и только. А вот руки красивые, отметил Аллейн.
— Хотите меня, инспектор? — спросил он.
Хэчетт гундосил, едва раскрывая губы, да и языком почти не ворочал — в результате всякий гласный звук удушался, не успев родиться. Тем не менее, было в его облике что-то почти неотразимо притягательное. Природная искренность и живость, решил Аллейн.
— Присаживайтесь, мистер Хэчетт, — пригласил он. — Я вас долго не задержу.
Хэчетт, не заставляя себя упрашивать, резво опустился в кресло. Передвигался австралиец с подчёркнуто неряшливой грацией уличного бойца, что, как подметил Аллейн, даже придавало ему некоторую привлекательность.
— Угы, — буркнул он.
— Вы, конечно, понимаете, насколько важны для нас ваши сведения о положении драпировки?
— Ещё бы. Ясно, что тот подлый тип, который подстроил эту гнусность, сработал уже после того, как остальные, кроме Гарсии и мистера Засранера Малмсли, свалили в Лондон.
— Совершенно верно, — с трудом сдержав улыбку, кивнул Аллейн. — Значит, вас не слишком удивит, если я попрошу вас снова изложить нам ваши наблюдения.
Хэчетт только этого и ждал. На этот раз он даже припомнил, что в пятницу вышел из дома и направился в студию в половине третьего — проходя мимо часов в холле, он бросил на них взгляд. Драпировка на подиуме была смята, как будто Соня только что с неё встала. Она оставалась смятой вплоть до самого его ухода.
— А вчера вечером ткань была натянута. Вот так-то.
Аллейн попросил Хэчетта рассказать о том, как тот провёл уик-энд. Хэчетт начал с вечера пятницы, который провёл в обществе Филлиды Ли и Ормерина.
— После чая мы почапали в театр, который почему-то окрестили «Вортексом»
[16]
. Но, пьеса! Господи, в жизни не видел подобной дребедени. Три вонючих козла в течение двух бесконечных часов пререкаются в канальезационном колодце. Если это пьеса, то я — динковый президент Асси. Потом мы встретились с автором этой гальюнатьи. Динковый педераст, который возомнил себя королём. Ню-ют, больше я в ваши театры — ни ногой.
— А вам приходилось прежде бывать в театре?
— Нет, но отныне меня и не заманите.
— Не стоит судить о лондонских театрах по «Вортексу», мистер Хэчетт. Уверяю вас, спектакли, которые идут в нём, так же похожи на репертуар нормального театра, как, скажем рисунки мистера Малмсли — на картины мисс Трой.
Австралиец обрадованно встрепенулся.
— Да, по всей динкухе? Может, наш Засранер оттуда и вылез?
Аллейн поспешно отвернулся, чтобы Хэчетт не заметил его улыбки.
— Давайте не будем отвлекаться, мистер Хэчетт, — строго попросил он. — Итак, посмотрев спектакль, вы проводили мисс Ли домой, на Фулхэм-роуд. Так?
— Угы. Проводил и почапал к себе, в соседний отель.
— Кто-нибудь вас видел?
Выяснилось, что у Хэчетта есть алиби, которое можно с грехом пополам проверить. Покончив с этим вопросом, Аллейн перешёл к следующему.
— Вернёмся к Гарсии, — произнёс он. — Не доводилось ли вам слышать, как Гарсия рассказывал про тот склад, в котором собирался работать?
— Ню-ют, я с этим малым вообще не общался. Он ведь какой-то чокнутый. С ним вроде бы типа говоришь, а он тебя не слушает. Я как-то раз ляпнул, что хотел бы типа позырить, когда он начнёт мрамор рубить. Статуенок-то у него должен получиться — пальчики наоблизаешь. Так вот, знаете, что этот чудак мне ответил? Заявил, что нарочно никому не скажет, где его искать, чтобы никто из нашей «шайки-лейки не мешал ему работать». Вот так-то. Правда, как-то раз проговорился, что это место принадлежит какому-то типу, который учапал за границу. Я случайно услышал, как он сказал это Соне.
— Понятно. Теперь вернёмся к вашим поездкам в Лондон и обратно. Не доводилось ли вам сидеть в автобусе по соседству с Соней Глюк?
— Ню-ют. Как можно — после того, как она опоганила портрет мисс Трой! Я бы к ней больше на пушечный выстрел не подчапал. Жаль, конечно, что её укокошили, но всё-таки жутко сволочная была девка. Динковая стервоза. Обращалась со мной, как с куском дерьма. И к Асси вечно придиралась. Вот мисс Трой — другое дело. Ух, какая женшеня! Вы знаете, что она оплатила мою путешествию на корабле?
— В самом деле?
— Угы. Она увидела мои пейзажи в Суве. Я ведь приехал туда из Асси, чтобы на работу устроиться. Клёвая была должность. Коммивояжёр на кондитерской фабрике. Я ведь и костюмчик себе приобрёл с первого жалованья, и краски. А потом поцапался с боссом и уволился. Вот так, значит, а мисс Трой разглядела мой талант и привезла меня сюда. Соня же, вреднюка, уверяла, что я её — мисс Трой — приживальщик. Адольф.
— Альфонс, — со вздохом поправил Аллейн. — Нда, не лучший способ, чтобы охарактеризовать такое бескорыстное благодеяние.
— А? Угыы! Вот и я ей сказал.
— Удалось ли вам подружиться с кем-либо из учеников мисс Трой?
— Ну, Ли, например — вполне приличная деваха. Скромная, да и разговаривает по-человечески.
— А как насчёт мужчин?
— Малмсли я на дух не выношу. Типичный мешок с дерьмом. Французик ещё под стол пешком ходит, а Гарсия — чокнутый. Они меня не любят, — с неожиданной враждебностью отчеканил он. — И я плачу им той же деньгой.
— Монетой, — поправил Аллейн. Потом спросил: — А мистер Пилгрим?
— Он — другое дело. Чумовой парнюха. Хоть его старик и лорд, мы с ним ладим. Мы с ним кореша, водой не обольёшь.
— А с натурщицей он тоже ладил?
Хэчетт вдруг заметно съёжился и увял.
— Не знаю, — угрюмо буркнул он.
— Вы не слышали, чтобы они говорили друг о друге?
— Нют.
— Не замечали, чтобы они разговаривали?
— Нют.
— Значит, про натурщицу вам рассказать больше нечего? Кроме того, что вы с ней ссорились.
Серые глаза австралийца сузились, он вдруг по-волчьи оскалился.
— Это ведь не значит, что я её замочил, — процедил он.
— Разумеется.
— Стал бы я тут петь, что мы с ней цапались, если бы сам её пришил? Вы что, за олуха меня держите?
— Нет, конечно. Напротив, как умный человек, вы вполне могли попытаться таким образом отвести от себя подозрение.
Оливковая физиономия заметно побледнела.
