Дайкон был в замешательстве. Если Гаунта выведут на чистую воду, то дело примет совсем другой оборот. Тогда его размолвка с Квестингом уже не будет выглядеть столь невинной. Дайкон ругался, насмехался и молил. Барбара внимательно слушала и наконец пообещала, что не станет рассказывать про платье, не известив об этом Дайкона наперёд.
— Хотя, признаться, — добавила она, — мне непонятно, из-за чего вы так раскипятились. Ведь если, как вы сами говорите, платье не имеет никакого отношения к делу, чего на стенку-то лезть?
— Ты можешь заронить какие-нибудь нелепые подозрения в их дурацкие мозги. Всем ведь известно, что полицейские — народ крайне подозрительный. Брякнешь что-нибудь лишнее и — пиши пропало. Так что — лучше помалкивать. Не знают, и ладно.
Они ещё немного побродили. Дайкону показалось, что разговор про платье девушка завела случайно, в последнее мгновение переключившись на него с того, о чём на самом деле хотела сказать. Он несколько раз перехватывал её устремлённые на дверь Гаунта мечтательные взгляды. Вдруг Барбара остановилась и, переминаясь с ноги на ногу и пряча глаза, спросила:
— Вы, должно быть, мужчина очень опытный, да?
Сердце Дайкона ёкнуло.
— Признаться, ты застала меня врасплох, — выдавил он. — Что ты имеешь в виду? Что я погряз в грехах, что ли?
— Нет, конечно, — ответила девушка, густо покраснев. — Я имела в виду совсем другое. Вы, наверное, хорошо понимаете актёрскую душу.
— Ах, вот ты о чём. Да, ты права, актёрских страстей я навидался и наслушался предостаточно. А что?
Барбара затараторила, как пулемёт:
— Ведь чувствительные люди всегда очень ранимы, да? У них ведь такая тонкая натура! Они такие уязвимые. Прямо как дети, да?
Вдруг она подняла голову и посмотрела на Дайкона с сомнением.
«Вот, значит, чего этот старый фат наболтал ей тогда на берегу, — с горечью подумал Дайкон. — Пока я, как дурак, карабкался по скалам».
— В том смысле, — продолжила Барбара, — что они воспринимают все не так, как все остальные. Следовательно, и реагируют на случившееся совсем иначе. То, что кажется нам пустяком, может выбить их из колеи, верно?
— Вообще-то…
— Поэтому, — поспешно прервала его Барбара, — и обращаться с таким человеком следует, как с китайским фарфором, а не глиняным горшком.
— По-моему, это и так совершенно очевидно, — пожал плечами Дайкон.
— Значит, вы со мной согласны?
— За последние шесть лет, — осторожно произнёс Дайкон, — мне только и приходилось, что сталкиваться с различными бурными проявлениями ранимой актёрской натуры. В основном, они изливались на меня, поэтому, в отличие от тебя, я не могу говорить о них с восторженным придыханием. Однако в целом ты права.
— Надеюсь, — вздохнула Барбара.
— Актёров отличает от остальных людей умение давать выход своим чувствам. Они приучены не подавлять их, а выплёскивать наружу. Если актёр разгневан, то он говорит себе: «Черт, ну и зол же я. Вот каков я должен быть, когда рассвирепею. И вот как мне изобразить это состояние!». Это вовсе не значит, что он сердится иначе, чем ты или другая девушка, которая кусает губы или хватается за сердце, а потом, часов шесть спустя, соображает, что нужно было сказать. Нет, он просто все показывает и высказывает сразу. Он не привык сдерживаться. Если кто-то ему нравится, он это демонстрирует нежными речами и мурлыкающим голосом. При сильном огорчении или волнении у него срывается голос. А в остальном он ничем не отличается от простых смертных. Просто он делает все более взвешенно.
— Вы так цинично рассуждаете, — пробормотала Барбара. Глаза её наполнились слезами. Дайкон взял её за руку.
— А знаешь, почему я все это тебе сказал? — спросил он. — Будь я просто благовоспитанным и галантным рыцарем, я бы в ответ на твои слова только безропотно и согласно мычал. Выражая тем самым готовность принести нас обоих в жертву Великому актёру. Как секретарь Гаунта, я тоже должен был бы помалкивать в тряпочку, наблюдая, как ты сходишь по нему с ума. У меня же ничего этого не получается; а все потому, что я безумно влюблён в тебя… Ну вот, Уэбли и твой отец вышли на веранду, больше нам говорить нельзя. Я люблю тебя. И буду любить до последнего вздоха.
IV
Потрясённый собственной смелостью, Дайкон проводил Барбару глазами. Уже на веранде девушка на мгновение обернулась и наградила его смущённым и озадаченным взглядом. И — поспешно скрылась за дверью.
«Значит, я наконец решился, — подумал Дайкон. — И все испортил! Больше она не захочет со мной разговаривать. Начнёт избегать меня. Или наоборот — поднесёт мне дольку лимона на серебряном подносе и, мило улыбнувшись, предложит остаться добрыми друзьями. И поделом мне».
Приглядевшись, Дайкон заметил, что полковник и Уэбли держат какой-то странный предмет. С отдаления он напоминал раздвоенную вилочковую кость огромной птицы, увенчанную пушистым гребнем. Вот за этот гребень они его и держали, отведя от себя торчащие в разные стороны стержни, один из которых был деревянный, а второй тускло поблёскивал на солнце. Священный топор маори, догадался Дайкон!
Уэбли поднял голову и заметил Дайкона, который сразу смутился, как будто застигнутый на месте преступления. Чтобы избавиться от неприятного чувства, Дайкон быстро зашагал к веранде и поднялся по ступенькам.
— Привет, Белл, — кивнул полковник. — Здорово, да?
Он кинул быстрый взгляд на Уэбли.
— Сказать ему?
— Минуточку, полковник, — остановил его Уэбли. — Одну минуточку. Я бы хотел сначала спросить мистера Белла, приходилось ли ему уже видеть этот предмет.
— Нет, — покачал головой Дайкон. — Никогда.
— Вчера вечером вы заходили в комнату к мистеру Квестингу?
— Да, я заглядывал. Проверить, не вернулся ли он.
— А по ящикам, случайно, не шарили?
— Упаси Боже! — вскричал Дайкон. — С какой стати! Разве мы что-то искали? В любом случае, — неловко добавил он, глядя на бесстрастную физиономию Уэбли, — я никуда не лазил.
Уэбли осторожно положил топор на стол. Украшенная затейливой резьбой рукоятка была увенчана фигуркой гримасничающего карлика. Из основания фигурки, почти под прямым углом к деревянной рукоятке отходило до блеска отполированное обоюдострое каменное лезвие, закруглённое на конце.
— Вот этой штукой они тюкали друг дружку по башке, — сказал Дайкон. — Вы нашли её в комнате Квестинга?
Полковник заискивающе посмотрел на Уэбли, который, как ни в чём не бывало, сказал:
— Пожалуй, нам стоит показать его старому Руа, полковник. Вы можете переслать ему весточку? У моих парней сейчас, сами видите, руки повязаны. А пока я бы хотел, чтобы никто к топору не прикасался. До прихода старика, по крайней мере.
— Я схожу за ним, — вызвался Дайкон.
