— Да, разумеется. Нам не стоит ее трогать. Позднее стрелку можно будет разобрать, но по виду, Фокс, мы кое на что наткнулись.
Аллейн поднес рукоятку к стилету.
— Клянусь, подходит, — сказал он и положил рукоятку на стол. — Далее вещественное доказательство «В». Пустой пузырек из-под ружейной смазки. Где от него пробка?
Фокс ее представил.
— Подходит, — сказал он. — Я пробовал. Она подходит, и воняет от нее тем же. Хотя почему, черт побери, она очутилась на сцене…
— То-то и оно, — согласился Аллейн, — почему черт побери? Посмотрите только, что обнаруживается в ящике вашего любимчика! Видано ли, чтобы улики так играли на руку?
Тяжело поелозив в массивном в кресле, инспектор Фокс несколько секунд задумчиво смотрел на начальника.
— Согласен, на первый взгляд странно, что улики так повсюду разбросаны. И к тому же подозреваемый не сделал ни одной попытки очистить себя, даже больше, словно бы сам против себя громоздит обвинения. Впрочем, он и сам странный. Можно даже сказать, что не несет ответственности, точно не сознает смысла содеянного.
— Я и сам никогда не понимал, в чем точно смысл данного поступка и что значит, нести или не нести ответственность. Кто разделит человеческое поведение на то, что нам хочется называть коренящимся в здравом рассудке, и бредовое помешательство? Где та грань, когда человек перестает сознавать, что делает? О, определения мне известны, и я знаю, что мы выжимаем из них что можем, но, сдается, в вопросах патологии любая пенитенциарная система проявляет себя преглупым образом. Вот сейчас перед нами явно помешанный лорд, который так далеко зашел в эксцентричном бреде, что способен публично убить человека нелепо сложным способом, который указывает прямо на него, а затем делать, по сути, все от него зависящее, чтобы его арестовали. Случалось расследовать и такое, но будет ли так в нашем деле?
— Должен сказать, сэр, — флегматично отозвался Фокс, — будет. Судить пока рано, но по тому, как мы продвинулись, я склоняюсь к этой мыслишке. Послужной, так сказать, список этого джентльмена и общее его поведение указывают на состояние психики, мягко говоря, эксцентричное. Все знают, что он не в себе.
— Да. Все. Вот именно, все знают, — согласился Аллейн. — Все скажут: «Это в его духе. Так на него похоже!»
С толикой раздраженности, какой Аллейн никогда не прежде не видел у своего опрятного и выдержанного инспектора, Фокс сказал:
— Ладно, мистер Аллейн, ладно. Знаю, к чему вы клоните. Но кто мог бы подбросить ему оружие убийства? Вот это мне объясните. Вы считаете, что любой за столиком ресторана мог взять револьвер, когда тот лежал под сомбреро, и затолкать в него дурацкую стрелку? Вы полагаете, Морено мог изготовить стрелку, припрятать где-то и забрать ее после того, как милорд его обыскал? Где он мог ее прятать? В пустой комнате оркестрантов, где нет ничего, кроме инструментов и людей? И как он мог затолкать это в револьвер, если его светлость держал револьвер при себе и клянется, что никогда с ним не расставался? Скелтон? Скелтон вертел в руках револьвер, а уйма людей за ним наблюдали. Мог ли Скелтон затолкать эту штуковину в дуло? Да курам на смех. Вот так.
— Ладно, старина, — согласился Аллейн. — Давайте продолжать. Скоро проснутся слуги. Как далеко вы тут подвинулись?
— Не дальше того, что вы уже видели, сэр. Почти все нам ящик дал, сэр. А пули, которые он извлек, когда мастерил холостые патроны, вон там, в мусорной корзине.
— Карлайл Уэйн наблюдала, как он их делал. Как насчет бального зала?
— Там Бейли с Томпсоном.
— Ну ладно. Давайте еще раз взглянем на револьвер лорда Пастерна, Фокс.
Достав оружие из сумки, Фокс положил его на стол. Сев, Аллейн извлек лупу.
— Очень хорошая лупа есть прямо тут, в ящике его светлости, — заметил Фокс. Аллейн хмыкнул. Он смотрел в дуло.
— Сделаем фотографию с увеличением, — бормотал он. — Там две длинные царапины и еще какие-то шероховатости.
Он протянул револьвер Фоксу, сидевшему в том самом кресле, которое занимала девять часов назад Карлайл. Как и Карлайл, Фокс воспользовался лупой лорда Пастерна.
— Вы заметили, — сказал Аллейн, — что когда я дал посмотреть оружие чокнутому старикану, его больше всего заинтересовала нижняя часть рукояти прямо под предохранителем? Ничего не могу там найти. Клеймо мастера на самой рукояти. Что он, по-вашему, там искал?
— Бог его знает, — раздраженно хмыкнул Фокс и понюхал дуло.
— Вы похожи на старую деву с нюхательной солью, — заметил Аллейн.
— Может, и так, сэр, но не чувствую никакого запаха, кроме смазки.
— Знаю. Есть еще кое-что. Слушайте.
В дальнем конце дома послышалось шевеление: хлопнула дверь, поднялся ставень, открылось окно.
— Слуги просыпаются, — сказал Аллейн. — Опечатаем комнату, поставим полицейского на страже, а вернемся попозже. Давайте соберем наши находки, выясним, что у остальных, и поспим часа три. Не забудьте, в Ярде в десять часов. Пошли.
Но сам он не двинулся с места. Фокс посмотрел на него с сомнением и начал убирать в саквояж револьвер, шпатлевку, пустой пузырек и рукоятку слоновой кости.
— Нет, черт побери, — буркнул Аллейн. — Я еще поработаю. Забирайте улики, Фокс, и отдайте экспертам. Позаботитесь о смене для дежурящих здесь и отправляйтесь на боковую. Увидимся в десять. В чем дело?
— Я предпочел бы остаться, мистер Аллейн.
— Знаю-знаю. Фанатично преданный своему делу инспектор. Домой.
На что Фокс, проведя рукой по коротким седоватым волосам, ответил:
— Я в хорошей форме, право слово. Специально не думаю про пенсию. Вот, спасибо вам большое, мистер Аллейн.
— Мне, возможно, удастся еще копнуть свидетелей.
— Те наверху до десяти не проснутся.
— Растолкаю, если потребуется. Почему им достается все веселье? А еще я хочу позвонить жене. Доброго вам утра, мистер Фокс.
Открыв дверь на площадку, Фокс повернул ручку. Дверь распахнулась внутрь, ударив его в плечо. Выругавшись, он отступил на шаг, и под ноги ему свалился лорд Пастерн.
VI
Глаза свирепо смотрели прямо перед собой, а когда Фокс склонился над ним, открылся еще и рот:
— Что это вы тут вытворяете? — взвился лорд Пастерн.
Ловко перекатившись, он вскочил на ноги. Щеки и подбородок у него блестели от седой щетины, как от изморози, глаза покраснели, смокинг измялся. Окно на лестничной площадке безжалостно заливало его светом раннего утра, в котором он выглядел жутковато. Манера его, однако, не утратила агрессивности.
— На что уставились? — добавил он.
— С тем же правом мы можем спросить вас, — отозвался Аллейн, — что вы задумали, когда, по всей очевидности, устроились, привалившись спиной к двери.
