Тут повествование было прервано исполненной достоинства пикировкой между Спенсом, Уильямом и старшей горничной Мэри. Мистер Спенс, обиженно заявил Уильям, устроил ему нагоняй, что не отнес письмо мисс Фелиситэ, как только его доставили. Уильям отрицал, что знает что-либо о письме, и заявил, что не открывал дверь почтальону. И Мэри тоже этого не делала. И никто больше. Спенс, по всей очевидности, считал, что кто-то из них лжет. Аллейн спросил, видел ли кто-нибудь конверт. Гортанз, излишне драматично воскликнула, что она подобрала конверт с пола в спальне мадемуазель. Фокс провел приглушенное совещание относительно мусорных корзин с Уильямом, который взволнованно вышел и вернулся, разгоряченный скромной победой, и положил на стол перед Аллейном мятый и испачканный конверт. Аллейн узнал характерные особенности машинки лорда Пастерна и убрал конверт в карман.
— Я полагаю, мистер Спенс, — храбро объявил Уильям, — что никакого почтальона и не было.
Не оставив слугам времени переварить эту теорию, Аллейн продолжил проверку расписания лорда Пастерна. Спенс, все еще очень озабоченный, сказал, что, обнаружив письмо на столике в фойе, он отнес его в гостиную, где нашел единственно госпожу мисс Уэйн и мистера Мэнкса, который, как ему показалось, не так давно пришел сюда из столовой. Вернувшись на площадку, Спенс встретил мисс де Суз, выходившую из кабинета, и отдал ей письмо. Звуки охоты за сомбреро доносились до него сверху. Он собирался присоединиться к поискам, когда победный вопль лорда Пастерна его успокоил, и он вернулся в комнаты для слуг. Он заметил время: 9.45.
— А в это время, — продолжал Аллейн, — леди Пастерн и мисс Уэйн собираются оставить мистера Мэнкса одного в гостиной и подняться наверх. Мисс де Суз и мисс Хендерсон уже в своих комнатах, а лорд Пастерн готовится спуститься в сомбреро. Мистер Морено и мистер Ривера разговаривают в бальном зале. У нас остается еще сорок пять минут до того, как все отправятся в «Метроном». Что было дальше?
Но тут его ждала неудача. За исключением предыдущего рассказа Гортанз о ее визитах к дамам наверху, от слуг мало чего можно было добиться. Они находились в своих комнатах до самого отбытия в «Метроном», когда Спенс и Уильям вышли в холл, чтобы подать джентльменам пальто, перчатки и шляпы и проводить их до машин.
— И кто, — спросил Аллейн, — подавал пальто мистеру Ривере?
Это делал Уильям.
— Вы заметили в нем что-нибудь странное? Вообще что-либо необычное, пусть самую незначительную мелочь?
— У джентльмена было… э-э-э… смешное ухо, сэр. Красное и чуть кровоточило. Распухшее ухо, можно сказать.
— Вы заметили это раньше? Когда наклонялись над его стулом, накладывая на тарелку за обедом, например?
— Нет, сэр. Тогда ничего такого не было, сэр.
— Уверены?
— Готов поклясться, — браво ответил Уильям.
— Подумай хорошенько, Уилл, прежде чем делать заявления, — неловко сказал Спенс.
— Я знаю, что я прав, мистер Спенс.
— Как, по-вашему, он мог получить эту травму?
Уильям, кокни до мозга костей, усмехнулся.
— Простите за выражение, сэр, я бы сказал, кто-то основательно джентльмену в ухо съездил.
— И кто же, по-вашему, это был?
— Учитывая, что он держался за правую руку, ну укачивал ее, — тут же откликнулся Уильям, — и учитывая, как убитый джентльмен свирепо буравил его глазами, я бы сказал, что это мистер Эдвард Мэнкс, сэр.
Гортанз разразилась потоком возбужденных и довольных комментариев. Мсье Дюпон сделал рукой широкий жест, точно итог подводил, и сказал:
— Великолепно! Само себя объясняет.
Мэри и Миртл бессвязно восклицали, а мистер Спенс и мисс Паркер в едином порыве встали и закричали:
— Вот уж хватит, Уильям!!!
Аллейн и Фокс оставили их в большом смятении и вернулись в коридор первого этажа.
— Ну и что мы выжали из этого сборища, — проворчал Аллейн, — помимо подтверждения расписания старого Пастерна вплоть до момента за полчаса до отъезда из дома?
— Пропади оно пропадом, сэр. И что мы с этого имеем? — хмыкнул Фокс. — Только то, что все до единого в какое-то время были одни и могли завладеть ручкой зонтика, отнести в кабинет, закрепить шпатлевкой дурацкое шильце или еще бог знает что… Все до единого.
— И женщины тоже?
— Полагаю, да. Хотя погодите-ка!
Аллейн протянул ему расписание и собственные заметки. Они перешли в холл, закрыв за собой внутренние стеклянные двери.
— Обмозгуете в машине, — предложил Аллейн. — Сдается, из него еще кое-что можно извлечь, Фокс. Идемте.
Но когда Аллейн уже взялся за ручку входной дверь, Фокс издал неопределенное мычание и, обернувшись, старший инспектор увидел на лестнице Фелиситэ де Суз. Одета она была в утренний туалет и в тусклом свете выглядела бледной и измученной. С мгновение они смотрели друг на друга через стекло, а после она робко шевельнула рукой, и, чертыхнувшись себе под нос, Аллейн вернулся в холл.
— Вы хотели поговорить со мной? — спросил он. — Вы встали очень рано.
— Не могла заснуть.
— Мне очень жаль, — отозвался он церемонно.
— Думаю, я хочу с вами поговорить.
Аллейн кивнул Фоксу, который тоже вернулся.
— Наедине, — сказала Фелиситэ.
— Инспектор Фокс работает со мной по этому делу.
Она недовольно глянула на Фокса.
— И тем не менее, — сказала она, но, когда Аллейн не ответил, добавила: — А, пусть!
Она стояла на третьей ступеньке от подножия лестницы, держалась пряменько, сознавая, как хорошо смотрится.
— Лайл мне рассказала про вас и письмо. То есть как вы его у нее отобрали. Думаю, у вас сложилось очень скверное обо мне представление, я ведь послала Лайл делать за меня грязную работу, верно?
— Такой вопрос не возникал.
— Я была совсем boulversee.
[37]
Знаю, ужасно было с моей стороны позволить ей поехать, но, думаю, по-своему она получила большое удовольствие.
Аллейн заметил, что верхняя губа у нее полнее нижней и что когда она улыбается, она выгибается красиво.
— На долю милой Лайл, — продолжала она, — выпадает мало развлечений, и она всегда так безумно интересуется мелкими треволнениями других. — Понаблюдав за Аллейном уголком глаза, она добавила: — Мы все так к ней привязаны.
— О чем вы хотели меня спросить, мисс де Суз?
— Можно мне получить назад письмо? Пожалуйста!
— Со временем, разумеется.
— Не сейчас?
— Боюсь, сейчас нет.
— Такая скука, — сказала Фелиситэ. — Наверное, мне лучше выложить все начистоту.
