— После этого разговора вы пошли в комнату леди Пастерн, так? У леди Пастерн была ее горничная. Горничную отослали, но прежде она успела услышать, что мисс де Суз очень возбуждена и что вы хотели бы переговорить об этом с ее матерью.
— Опять. Слуги!
— Любой, кто готов говорить правду, — отозвался Аллейн. — Было совершено убийство.
— Я не говорила ничего, кроме правды. — Губы у нее дрожали, и она крепко их сжала.
— Хорошо. Тогда давайте продолжим?
— Мне решительно нечего вам сказать. Совершенно нечего.
— Но по крайней мере вы можете рассказать мне про семью. Вы же понимаете, что в настоящий момент моя задача заключается не столько в том, чтобы найти виновного, сколько в том, чтобы очистить от подозрений тех, кто, возможно, был связан с Риверой, но не имеет отношения к его убийству. А это касается ряда членов данного семейства. Меня интересуют взаимоотношения в доме, как частного, так и общего порядка. Ведь вы в вашем положении…
— В моем положении! — шепнула она с подавленным презрением и почти беззвучно добавила: — Что вы можете знать о моем положении?
— Я слышал, вас прозвали контролером дома, — любезно отозвался Аллейн и, не услышав ответа, продолжил: — Как бы то ни было, оно многолетнее и во многих смыслах доверительное. Для мисс де Суз, например, вы доверенное лицо. Вы ведь, по сути, ее воспитали, верно?
— Почему вы все время спрашиваете про Фелиситэ? К Фелиситэ это не имеет никакого отношения! — Встав, она повернулась к нему спиной и начала переставлять безделушки на каминной полке. Он видел, как ее ухоженная и очень белая рука оперлась о край полки. — Боюсь, я не слишком хорошо себя повела, верно? — пробормотала она. — Но вашу настойчивость я нахожу докучной.
— Потому что в настоящий момент ее предмет мисс де Суз и шильце?
— Разумеется, мне не по себе. Тревожно думать, что она хотя бы в какой-то мере замешана. — Опершись локтем о полку, она опустила голову на руку. С того места, где он стоял позади нее, Аллейну она показалась женщиной, которая остановилась передохнуть и погрузилась в праздные размышления. Ее голос доносился приглушенно из-за ссутуленных плеч, словно она прижимала ко рту ладонь. — Наверное, она просто оставила его в кабинете. Она даже не обратила внимания, что держит его в руке. Когда она поднялась ко мне, его при ней не было. Оно не имело для нее решительно никакого значения. — Она повернулась к нему лицом. — Я кое-что вам расскажу. Я не хочу рассказывать. Я приняла решение, что не желаю принимать участия в этой истории. Мне она отвратительна. Но теперь я понимаю, что должна вам рассказать.
— Верно.
— Дело вот в чем. Вчера вечером перед обедом и во время него мне представилась возможность наблюдать за этими… за двумя мужчинами.
— За Риверой и Морено?
— Да. Это были экстраординарные особы, и, полагаю, в какой-то мере я была заинтересована.
— Разумеется. Во всяком случае, Риверой.
— Не знаю, какие пересуды слуг вы слушали, инспектор Аллейн.
— Мисс Хендерсон, я достаточно услышал от самой мисс де Суз, чтобы понять, что между ними существовало своего рода соглашение.
— Я наблюдала за этими двумя мужчинами, — сказала она, словно он и не открывал рта, — и сразу поняла, что между ними существует неприязнь. Они смотрели друг на друга… не могу это описать — враждебно. Разумеется, оба они были невероятно вульгарными и грубыми. Они едва обращались друг к другу, но за обедом я снова и снова замечала как один, дирижер, злобно смотрел на второго. Он много говорил с Фелиситэ и лордом Пастерном, но слушал…
— Риверу? — подстегнул Аллейн.
Она словно бы не могла заставить себя произнести ненавистную фамилию.
— Да. Он слушал его так, словно возмущался каждым его словом. От любого из нас это было бы вполне естественно.
— Ривера был настолько оскорбителен?
Ее лицо фанатично вспыхнуло: наконец появилось что-то, о чем она была готова говорить.
— Оскорбителен? Да он был… просто за гранью приличия. Он сидел рядом с Карлайл, и даже она была смущена. По всей видимости, она его привлекала. Это было совершенно отвратительно.
Аллейн подумал с неприязнью: «И что еще за этим стоит? Обида? Что Карлайл, а не Фелиситэ очаровала мерзкого Риверу? Праведное возмущение? Или что-то более серьезное?»
Она подняла голову. Ее локоть все так же опирался на каминную полку, но руку она теперь протянула к фотографии Фелиситэ в бальном платье. Чуть сместившись, он увидел, что ее взгляд и впрямь прикован к фотографии. Глаза Фелиситэ под украшением из перьев в прическе смотрели с остекленелым отвращением (что многое говорит о непреднамеренном влиянии мистера Джона Гилгуда
[47]
), характерным для гламурных фотоснимков. Мисс Хендерсон заговорила снова и теперь обращалась словно бы к фотографии:
— Разумеется, Фелиситэ решительно не было до этого дела. Для нее это ничего не значило. Разве что, несомненно, облегчение. Что угодно, лишь бы не выносить его гнусные ухаживания. Но мне было очевидно, что он и другой тип поссорились. Это было совершенно ясно.
— Но если они едва разговаривали, то…
— Я же вам сказала. Все дело в том, как другой, Морено, на него смотрел. Он неотрывно за ним наблюдал.
Аллейн теперь встал прямо перед ней. Они напоминали двух персонажей с гравюры в жанре «разговор у каминной полки».
— Кто были ваши соседи за столом, мисс Хендерсон?
— Я сидела рядом с лордом Пастерном. Слева от него.
— А слева от вас?
— Мистер Морено.
— О чем он с вами разговаривал?
Ее губы дернулись, искривились.
— Не помню, чтобы он вообще ко мне обращался, — сказала она. — Очевидно, он догадался, что я лицо незначительное. Он посвятил себя Фелиситэ, которая сидела по другую сторону от него. Мной он пренебрег.
Ее голос стих практически еще до того, как она произнесла последнее слово, словно бы слишком поздно она решила осечься.
— Если он сидел рядом с вами и вами пренебрег, — поинтересовался Аллейн, — как вышло, что вы смогли заметить его неприязненный взгляд?
Фотография Фелиситэ с грохотом упала в камин. Вскрикнув, мисс Хендерсон опустилась на колени.
— Какая я неловкая, — прошептала она.
— Позвольте я. Вы можете порезать пальцы.
— Нет, — резко ответила она. — Не прикасайтесь.
Она начала вынимать осколки стекла из рамки и бросать их в камин.
— На стене столовой висит зеркало, — объяснила она. — Я в нем его видела. — И тем же пустым голосом, утратившим всяческую настоятельность, повторила: — Я неотрывно за ним следила.
