— Да, — подтвердил Аллейн, — я помню зеркало. Ваше объяснение принято.
— Вот как? Благодарю, — отозвалась она иронично.
— Один, последний вопрос. Вы в какое-либо время после обеда заходили в бальный зал?
Настороженно глядя на него, она, помолчав, сказала:
— Думаю, да. Да. Я заходила.
— Когда?
— Фелиситэ потеряла портсигар. Это было, когда леди переодевались, и она крикнула из своей комнаты. После полудня она была в бальном зале и теперь решила, что, наверное, оставила его там.
— Это действительно было так?
— Да. Портсигар лежал на рояле. Под нотными листами.
— Что еще было на рояле?
— Несколько зонтов от солнца.
— Еще что-нибудь?
— Нет. Ничего.
— А на стульях или на полу?
— Ничего.
— Вы уверены?
— Совершенно уверена, — сказала она и со звоном уронила осколок стекла в камин.
— Хорошо, если я не могу вам помочь, мне, вероятно, следует откланяться.
Мисс Хендерсон поглощенно изучала фотографию. Она всматривалась в нее, точно удостоверяясь, что на изображении Фелиситэ не осталось ни изъянов, ни царапин.
— Прекрасно, — сказала она и встала, прижимая фотографию лицом к плоской груди. — Прошу прощения, что не сказала вам ничего, что вам хотелось бы услышать. Правда редко бывает тем, что на самом деле хочешь услышать, верно? Но возможно, вы считаете, что я не сказала вам правды.
— Я считаю, что я ближе к ней, чем был до того, как навестил вас.
Он оставил ее прижимать к груди разбитую фотографию в рамке. На площадке он встретил Гортанз. Ее светлость, по словам Гортанз, наградившей его заговорщицкой улыбкой, желала бы, чтобы он заглянул к ней перед уходом. Она в своем будуаре.
III
Будуар оказался небольшой, изящно обставленной комнатой на том же этаже. Когда он вошел, леди Пастерн поднялась от письменного стола, очаровательной ампирной вещицы. Она была туго затянута в утреннее платье. Волосы лежали в прическе прямо-таки несгибаемо, руки украшали кольца. Тонкий слой макияжа незаметно сглаживал складки и тени лица. Выглядела она жутковато, но в полной боевой готовности.
— Как мило с вашей стороны уделить мне минутку, — сказала она, протягивая ему руку.
Это было неожиданно. Очевидно, она полагала, что перемена в ее манере нуждается в объяснении, и без околичностей его предоставила:
— Вчера вечером я не осознала, — сказала она лаконично, — что вы, верно, младший сын старого друга моего отца. Вы ведь сын сэра Джорджа Аллейна, так?
Аллейн поклонился. Беседа, подумал он, ожидается утомительная.
— Ваш отец, — продолжила она, — был частым гостем в доме моих родителей на Фобур-Сен-Жермен. — Ее голос стих, а налицо нашло чрезвычайно престранное выражение. Аллейн не сумел его интерпретировать.
— В чем дело, леди Пастерн? — спросил он.
— Пустяки. На мгновение мне вспомнился один прошлый разговор. Итак, речь была о вашем отце. Помню, он и ваша матушка привезли с собой на один прием двух мальчиков. Вероятно, вы забыли этот визит.
— Вы очень добры, что запомнили.
— Если память мне не изменяет, вам прочили дипломатическую карьеру.
— Боюсь, я был совершенно к ней непригоден.
— Разумеется, — сказала она с оттенком скрипучей любезности, — после первой великой войны молодые люди стали находить свое призвание в нетрадиционных областях. Такие перемены нужно понимать и принимать, верно?
— Поскольку я здесь как полицейский, — вежливо ответил Аллейн, — то очень на это надеюсь.
Леди Пастерн рассматривала его без тени сдержанности, что часто характеризует лиц королевской крови. Аллейну пришло в голову, что и из нее самой вышел бы неплохой офицер полиции — особенно по части устрашения.
— Для меня большое облегчение, — объявила она, помолчав, — что мы в ваших руках. Вам будут понятны мои затруднения. Это очень многое меняет.
Аллейну была весьма знакома, но тем не менее неприятна такая точка зрения. Однако он счел за лучшее промолчать, а леди Пастерн, выпятив бюст и расправив плечи, продолжила:
— Мне незачем напоминать вам о чудачествах моего мужа. Они общеизвестны. Вы сами видите, на что он способен. Могу только заверить вас, что пусть он и бывает глуп, но совершенно не способен на преступление в том смысле этого слова, в каком оно понимается в избранной вами профессии. Одним словом, он не потенциальный убийца. Или, — добавила она, словно подумав, — фактический. В этом вы можете быть уверены. — Она посмотрела на Аллейна приветливо.
«Она явно была брюнеткой, — подумал тот. — Волосы у нее с соболиным отливом. А вот кожа желтоватая и с возрастом стала землистой. Наверное, она прибегает к какому-то средству, чтобы забелить темноту над верхней губой. Странно, что у нее такие светлые глаза».
— Не могу вас винить, — произнесла она, прерывая затянувшееся молчание, — если вы подозреваете моего мужа. Он сам сделал все, чтобы навлечь на себя подозрение. В данном случае, однако, я, к полному моему удовлетворению, убеждена в его невиновности.
— Мы были бы рады получить доказательства этой невиновности, — сказал Аллейн.
Леди Пастерн сомкнула одну ладонь на другой.
— Как правило, — сказала она, — его мотивы мне вполне очевидны. Целиком и полностью очевидны. Однако в данном случае я в некотором затруднении. Мне очевидно, что он затеял какую-то махинацию. Но какую? Да, я признаюсь, что я в затруднении. Я просто предостерегаю вас, мистер Аллейн. Подозревать моего мужа в подобном преступлении — значит призывать на свою голову множество неловкостей. Вы пойдете на поводу у его неутолимой жажды самодраматизации. Он готовит развязку.
Аллейн быстро принял решение.
— Возможно, — сказал он, — тут мы его опередили.
— Вот как? — быстро спросила она. — Приятно слышать.
— По всей очевидности, револьвер, представленный вчера вечером, не был тем, который лорд Пастерн зарядил и принес на сцену. Полагаю, ему это известно. По всей очевидности, он забавляется, это утаивая.
— О! — с бесконечным удовлетворением выдохнула она. — Так я и думала. Он забавляется. Великолепно. И его невиновность установлена без тени сомнения?
— Если представленный револьвер, — сказал, тщательно подбирая слова, Аллейн, — тот самый, из которого он стрелял, а в пользу этого свидетельствуют царапины в дуле, то очень крепкое дело можно выстроить на основе подмены.
— Боюсь, я не понимаю. Крепкое дело? На основе подмены?
— В том смысле, что револьвер лорда Пастерна был заменен другим, в который заложили снаряд, убивший Риверу. Иными словами, лорд Пастерн стрелял, не ведая о подмене.
