–
Ну конечно, – сказал мистер Уипплстоун. – С удовольствием.
Он
уселся перед листом бумаги и мгновенно приобрел выражение, с каким сиживал за
столом в своем не лишенном изысканности рабочем кабинете, взирая на уважительно
ждущую распоряжений секретаршу.
–
Ну Фред, какие у нас еще неприятности? – спросил Аллейн. Этот его традиционный
вопрос был известен в Ярде едва ли не каждому.
–
Нас все еще ожидает та публика из шатра. За вычетом тех, кому явно нечего было
рассказать. И миссис Аллейн, – с некоторой неловкостью добавил Гибсон. – Ее мы,
конечно, отпустили.
–
Ее я и дома успею потрясти.
–
И там... э-э... – еще более неловко продолжал Гибсон, – ну... в общем твой
брат.
–
Как! – воскликнул Аллейн. – Мой Джордж! Ты хочешь сказать, что Джордж так и
сидит на своем толстом заду, дожидаясь, когда за него примутся свирепые полицейские?
–
Ну... я...
–
Миссис Аллейн и сэр Джордж, – мечтательно сообщил Фокс. – А что до совпадений,
то о них нам упоминать запретили.
–
Старина Джордж, – задумчиво произнес Аллейн. – Ну не потеха ли? Фокс, снимите
показания с этой компании. Включая и Джорджа. Я пойду охмурять Громобоя. А ты
чем займешься, Фред?
–
Обычной рутиной, чем же еще. Ссуди мне этих двоих, – он указал на Томпсона и
Бейли, – нужно поработать в дамской уборной. Особо надеяться там не на что. Но
ведь бродит же где-то по дому хозяин люгера. Мы, разумеется, ищем пулю, однако
это та еще работенка. Ладно, увидимся, – угрюмо добавил он и вышел.
–
Ну что же, займитесь уборной, – сказал Аллейн Бейли и Томпсону и отправился в
библиотеку.
IV
–
Послушай, – говорил Аллейн, – дело обстоит следующим образом. Ты – Ваше
превосходительство, то есть, – можете, как вам, разумеется известно, приказать
нам выйти вон, как только сочтете это нужным. Что касается расследования внутри
посольства, мы можем обратиться в personna non grata с такой быстротой,
что и моргнуть не успеем, и как таковым нам придется ограничить нашу
деятельность, о который ты вне всяких сомнений составил весьма низкое мнение,
заботами о твоей безопасности в тех случаях, когда ты будешь покидать пределы
посольства. Все очень просто, вопрос только в том, желаешь ли ты, чтобы мы
продолжали работать, или предпочитаешь, чтобы мы испарились. Сюда едет
полковник Синклер, помощник комиссара столичной полиции. Он надеется повидаться
с тобой. Он разумеется выразит тебе глубокие соболезнования, но ситуацию в
целом изложит примерно так же, как изложил ее я.
Впервые
со времени возобновления их знакомства Аллейн заметил в поведении Громобоя
некоторую неуверенность. Он собрался что-то сказать, однако сдержался, с
мгновение пристально вглядывался в Аллейна, а затем принялся расхаживать по библиотеке
широким шагом, и впрямь приводящим на ум затертую фразу о мечущейся по клетке
пантере.
Наконец
Громобой остановился перед Аллейном и схватил его за руку.
–
Что ты думаешь о нашем расследовании? – требовательно спросил он. – Скажи.
–
Очень впечатляюще, – немедленно отозвался Аллейн.
–
Да? Тебе так показалось? Однако ты находишь странным, что я, кормившийся профессией
барристера, счел нужным устроить подобное представление? В конце концов, это
мало напоминает расследование, проводимое британским коронером.
–
Пожалуй, сходство в глаза не бросается. Что нет, то нет.
–
Совсем нет. И все же, дорогой мой Рори, мне удалось выяснить гораздо больше
того, что смог бы установить ваш высокоуважаемый суд.
–
Да? – вежливо спросил Аллейн. И чуть улыбнувшись, добавил: – А не могу ли я
узнать, что именно выяснило Ваше превосходительство?
–
Мое превосходительство выяснило, что мой “нкуки мту мвеньи” – мой “млинзи” –
мой копьеносец говорит правду.
–
Понятно.
–
Ты немногословен. Не хочешь знать, как я это установил?
–
Если ты сочтешь возможным мне рассказать.
–
Я, – объявил Громобой, – сын верховного вождя. Мой отец, мой дед, прадед и так
далее до самого начала времен все были верховными вождями. Если бы этот человек,
поклявшийся защищать меня, был убийцей ни в чем не повинного, преданного мне
слуги, он не смог бы раскрыть передо мной тело и заявить о своей невиновности.
Это попросту невозможно.
–
Понимаю.
–
Ты скажешь мне, что английский суд подобного доказательства не примет.
–
Я бы сказал, что он способен его принять. Хороший, красноречивый адвокат мог бы
склонить его к этому. Суд принял бы его как доказательство невиновности ipso
facto. Впрочем, ты знаешь это не хуже
меня.
–
Ты мне вот что скажи. Для меня это важно. Ты веришь тому, что я говорю?
–
Я думаю, – медленно произнес Аллейн, – что ты знаешь свой народ. Ты сам уверял
меня в этом. Да. Я не уверен, но склоняюсь к тому, чтобы поверить в твою
правоту.
–
Ага! – сказал Громобой. – Стало быть, наши с тобой отношения не изменились. Это
хорошо.
–
Но я хочу, чтобы ты ясно понимал одно – так я думаю или этак, это не влияет на
мое поведение в ходе следствия, ни в посольстве, коли ты нас отсюда не выставишь,
ни за его пределами. Если мы найдем убедительные улики против этого человека,
мы будем руководствоваться ими.
–
Как бы там ни было, – сказал Громобой, – преступление совершено в пределах
посольства, то есть на территории нашей страны, так что английское правосудие
на него не распространяется.
–
Нет. В данном случае, что бы мы ни обнаружили, наши находки будут представлять
лишь отвлеченный интерес. Его просто вышлют.
–
А тот человек, который стрелял в женской уборной из немецкого оружия? Ты
говорил, что он тоже черный.
–
Это миссис Кокбурн-Монфор так говорила.
–
Глупая женщина.
–
Я бы сказал в терпимых пределах,.
–
Ее мужу следовало бы временами поколачивать ее и не выпускать из дому, –
произнес Громобой и разразился раскатистым смехом.
–
Скажи, если я начну сейчас расспрашивать тебя о после, ты не очень расстроишься?
Он тебе нравился? Был близким тебе человеком? Такие примерно вопросы.
Громобой
провел по губам огромной ладонью, издал грудной, рокочущий звук и присел.
–
Мне трудно на них ответить, – сказал он, наконец. – Что он был за человек? Как
мы когда-то выражались – хлопотун. По вашим английским понятиям он поднялся
наверх из низов. Из крестьянского класса. Одно время доставлял мне немало
забот. Воображал, будто ему удастся совершить государственный переворот. Все
это было довольно смешно. У него имелись определенные административные
способности, но никакого умения властвовать. Вот такой от был человек.
