Оставив
без внимания этот пример нгомбванского снобизма, Аллейн заметил, что
способностями посол, видимо, обладал немалыми, раз сумел достичь столь высокого
положения. Громобой уступчиво махнул рукой и заявил, что его продвижению способствовали
общие тенденции развития страны.
–
Враги у него были?
–
Рори, дорогой мой, в зарождающейся нации, такой как наша, у каждого, кто
состоит при власти, имеются враги. Впрочем, никого определенного я назвать не
могу.
–
Его очень беспокоила твоя безопасность во время визита, – сказал Аллейн, на что
Громобой прореагировал не совсем понятно:
–
Да? Ты так считаешь?
–
Да. Он звонил мне и Гибсону в среднем по два раза на дню.
–
Вот тоска-то, – в лучшей школьной манере произнес Громобой.
–
Особенно его волновал концерт в саду и гаснущий свет. Как, собственно, и нас.
–
Он вечно суетился по пустякам, – сказал Громобой.
–
Однако, черт побери, у него, как теперь выяснилось, были на то основания.
Громобой
поджал крупные губы так, что они стали походить на две тутовых ягоды, и
приподнял брови.
–
Да, пожалуй.
–
Как-никак, его убили.
–
Тоже верно, – признал Громобой.
Никто
не сравнится с негром в умении придать себе скучающий вид. Веки Громобоя почти
сомкнулись, оставив приметными лишь две узеньких прорези, в которых сквозили
белки глаз, губы обвисли, голова склонилась на грудь. Казалось, все тело его
поникло. По всему было видно, что Громобой томится, и Аллейн, помнивший эту его
манеру по прежним годам, сказал:
–
Ну Бог с ним, не буду отнимать у тебя время. Нам все же нужно прояснить две
вещи: во-первых, ты примешь помощника комиссара, когда он приедет?
–
Разумеется, – не открывая глаз, пророкотал Громобой.
–
И во-вторых. Ты по-прежнему не возражаешь против работы уголовной полиции
внутри посольства, или предпочитаешь, чтобы мы убрались отсюда? Решать, разумеется,
Вашему превосходительству, но мы были бы рады услышать что-то определенное.
Громобой
открыл чуть налитые кровью глаза и прямо взглянул в лицо Аллейна.
–
Оставайтесь, – сказал он.
В
дверь негромко стукнули, вошел Гибсон – большой, бледный, явно готовый к тому,
что придется оправдываться.
–
Я очень извиняюсь, сэр, – сказал он Президенту. Приехал полковник Синклер,
помощник комиссара. Он надеется, что вы его примете.
Громобой,
не взглянув на Гибсона, ответил:
–
Скажите моему конюшему, пусть проводит его сюда.
Аллейн
направился к двери. Он успел заметить поданный ему Гибсоном знак – обнаружилось
что-то новое и, видимо, важное.
–
Не уходи, Рори, – сказал Громобой.
–
Боюсь, что придется, – ответил Аллейн.
Снаружи,
прямо в коридоре его поджидал мистер Уипплстоун, взволнованно теребящий
галстук.
–
Что такое? – спросил Аллейн.
–
Оно, может, и не важно, – начал Гибсон. – Я тут побеседовал с человеком
“Костара”, который прислуживал в шатре.
–
Коренастый, крепко сбитый, светловолосый?
–
Он самый. Фамилия Чабб, – сказал Гибсон.
–
Увы, – прибавил мистер Уипплстоун.
Глава пятая
После полуночи
Чабб
стоял более-менее навытяжку, глядя прямо перед собой и прижав руки к бокам.
Скромная ливрея “Костара и Кая” – кургузая темно-синяя куртка в обтяжку и брюки
с золотистой эмблемой – очень ему шла. Коротко постриженные светлые волосы были
аккуратно причесаны, румяная кожа уроженца одного из западных графств и голубые
глаза придавали ему вид человека, проводящего много времени под открытым небом.
Он так и не снял белых перчаток.
Аллейн
согласился с мистером Уипплстоуном, что последнему лучше не присутствовать при
допросе.
–
Хотя, – заметил Аллейн, – у нас нет оснований полагать, что Чабб более тесно связан
с происшедшим чем мой глупый братец Джордж.
–
Я знаю, знаю, – ответил мистер Уипплстоун. – Конечно. Просто я предпочел бы,
хоть это и нелогично, и глупо, чтобы Чабб вообще не прислуживал в этом несчастном
шатре. Точно так же, как предпочел бы, чтобы он не подрабатывал у Шеридана и
кошмарных Монфоров. Да и выглядел бы я там по меньшей мере странно, правда?
Если не глупо. Пусть все идет, как идет.
Так
что с Чаббом в кабинетике кастеляна оказались лишь Аллейн и неизвестный нам по
имени сержант.
Аллейн
сказал:
–
Я должен быть уверен, что понял вас правильно. Вы выходили из шатра и входили в
него, разнося шампанское, которое брали из ящика со льдом, стоявшего снаружи.
Тем же самым занимался один из посольских лакеев. Он обслуживал Президента и
тех, кто сидел рядом с ним, так? Я помню, он подошел ко мне и моей жене, едва
мы уселись.
–
Сэр, – откликнулся Чабб.
–
А вы занимались остальными гостями.
–
Сэр.
–
Хорошо. Так вот, Чабб, мы продержали вас здесь столько времени в надежде, что
вы поможете нам разобраться в том, что случилось в шатре.
–
Ничем не могу помочь, сэр. Я ничего особенного не заметил, сэр.
–
Значит, нас уже двое, – сказал Аллейн. – Все произошло так, будто гром грянул с
ясного неба, верно? Вы находились внутри шатра? Когда погас свет?
Как
оказалось, внутри. На задах шатра. Он поставил поднос на стол с напитками,
ожидая наступления полной темноты, о которой предупредили всех слуг. И
оставался там, пока выступали барабанщики.
–
Когда появился певец, Карбо, вы все еще были там?
Да,
сказал он. Все еще там. Карбо он видел ясно – и Карбо, и его тень, отброшенную
прожектором на белый экран.
–
Вы видели, где стоял охранник с копьем?
Да.
Во втором ряду. За креслом Президента.
–
То есть от вас слева.
–
Да, сэр.
–
А второй лакей?
–
Ниггер? – переспросил Чабб, и взглянув на Аллейна, поправился: – Прошу
прощения, сэр. Туземец.
–
Да, африканец.
–
Там где-то был. Тоже сзади. Я не обращал на него внимания, – каменно вымолвил
Чабб.
–
Вы ни с кем из них не разговаривали?
–
Нет, спасибо. Да они, небось, и говорить-то не умеют.
–
Не любите черных? – как бы мимоходом поинтересовался Аллейн.
–
Нет, сэр.
–
Хорошо. Перейдем к той минуте, когда прозвучал выстрел. Я стараюсь получить как
можно больше свидетельств от людей, бывших в шатре, и хотел бы, если вы не
против, послушать и вас. Вы, наверное помните, что Карбо успел пропеть, если
так можно выразиться, всего одну ноту. Правда, довольно долгую. А затем – как
вам это запомнилось? Случилось что?
