–
Ну, в таком случае... – сказал сэр Джон, и все начали подниматься из кресел.
В
эту минуту и появился Аллейн.
Каким-то
неуловимым и непонятным образом его приход словно вдохнул во всех свежие силы –
так бывает, когда на сцене появляется, наконец, знаменитый актер, оживляя
действие и обостряя внимание публики.
–
Нам очень жаль, – сказал он, – что пришлось заставить вас ждать так долго.
Уверен, мистер Фокс все вам объяснил. Это очень запутанная, трагическая и
странная история, а от того, что сам я оказался одновременно и бестолковым
свидетелем, и полицейским, ведущим расследование, она для меня проще не стала.
Он
послал леди Смайт извиняющуюся улыбку, и дама сказала – возможно, сама
удивившись своим словам:
–
Ах вы бедный.
–
Что же, тут уж ничего не поделаешь, мне остается надеяться, что кто-то из вас
способен сообщить нам больше того, чем могу похвастаться я сам.
Брат
Аллейна произнес:
–
Мы старались изо всех сил. Как же иначе.
–
Это хорошо, – отозвался Аллейн. Он читал сделанную сержантом запись.
–
Мы надеемся, что вы нас отпустите, – сказал сэр Джон. – Дамы...
–
Да, конечно. Для вас это было ужасным испытанием, вы все, наверное, измотаны.
–
А вы-то сами? – спросила леди Смайт. Она была сильной женщиной.
Аллейн
поднял глаза от записей.
–
Ну, – сказал он, – меня, пожалуй, еще можно похлопать по спине, но не сильно.
Похоже, к этим записям добавить нечего и я хотел бы задать вам всего один
вопрос. Я понимаю, что на месте преступления царила полная неразбериха и все же
хотел бы знать, есть ли у вас мнение, обоснованное или нет, не важно,
относительно того, кто совершил убийство?
–
Но Боже мой! – воскликнул сэр Джордж. – Рори, помилуй. Кто же еще, как не тот
мужлан, которого увели ваши люди. Кстати, я должен тебя похвалить, они действовали
весьма расторопно.
–
Ты имеешь в виду?...
–
Господи, разумеется я имею в виду это здоровенное животное с копьем. Прошу
прощения, – сказал он полномочному представителю и густо покраснел. – Боюсь, я
не совсем удачно выразился. Уверен, вы поймете меня правильно.
–
Джордж, – с подчеркнутой вежливостью осведомился его брат, – тебе не хочется
домой?
–
Мне? Нам всем хочется. Но не могу же я всех тут бросить. Я не желаю никаких
привилегий.
–
Уверяю тебя, привилегий ты не получишь. Стало быть, – Аллейн повернулся к остальным,
– вы все считаете, что убийство совершил копьеносец?
–
Ну, в общем, да, – сказал сэр Джон Смайт. – Я к тому, что... Кто же еще? Бог ты
мой, копье-то ведь было у него в руках!
Супруга
полномочного представителя вдруг довольно громко произнесла что-то на родном
языке.
Аллейн
вопросительно взглянул на ее мужа, тот откашлялся.
–
Моя жена, – сказал он, – кое-что заметила.
–
Да?
–
Моя жена говорит, что поскольку тело лежало рядом с ней, она слышала.
–
Да? Что она слышала?
–
Звук удара и предсмертный хрип, – он коротко посовещался с женой. – И еще одно
слово. Нгомбванское. Очень тихо произнесенное мужчиной. Она думает – самим послом.
–
И что это за слово, по-английски?
–
“Предатель”, – сказал полномочный представитель.
Он
немного помолчал и добавил:
–
Моя жена хочет теперь уйти. У нее кровь на платье.
III
Громобой
переоделся в халат и выглядел в нем, как Отелло в последнем акте. Халат был
черный с золотом, а из под него еще выглядывала малиновая пижама. Громобой
распорядился, чтобы его разбудили, если Аллейн захочет с ним переговорить, и
теперь принимал в библиотеке Аллейна, Фокса и притихшего, но все еще нимало не
сонного мистера Уипплстоуна. На миг-другой Аллейну показалось, что Громобой собирается
выразить недовольство присутствием последнего. Увидев его, Громобой словно бы
замер. Он явно намеревался что-то сказать, но затем, по-видимому, смилостивился.
Похоже, мистеру Уипплстоуну удалось найти правильный тон в обращении с
Громобоем. Его дипломатические манеры оказались безупречными: почтительность
без подхалимства и сдержанность без заносчивости.
Когда
Аллейн сообщил, что хочет поговорить со слугой-нгомбванцем, обслуживавшим их в
шатре, Громобой, не тратя лишних слов, отдал короткое распоряжение по
внутреннему телефону.
–
Я бы не стал беспокоить вас по таким пустякам, – сказал Аллейн, – но мне не
удалось найти никого, кто согласился бы взять на себя ответственность и привести
ко мне этого человека без вашего приказа.
–
Они сегодня все не в себе, – туманно откликнулся Громобой. – Зачем он вам
понадобился?
–
Английский лакей, работавший в шатре, утверждает, что этот человек напал на
него.
Громобой
прикрыл глаза.
–
Цирлих-манирлих, – сказал он
Добавлять
“как мы когда-то говаривали в “Давидсоне”, необходимости не было. В последний
их школьный год это выражение было в таком ходу, что в конце концов истерлось
до нитки. С пугающей точностью Аллейн вспомнил и отделенную от него столькими
годами темноватую комнату, пахнущую тостами с анчоусами и горящим в камине
углем, и принятые в его с Громобоем кружке сверстников манеры.
Появившийся
вскоре слуга оказался невзрачным человечком в белых брюках, майке и застегнутой
не на те пуговицы лакейской куртке. Он определенно очень волновался и испытывал
перед Президентом благоговейный страх.
–
Я сам с ним поговорю, – объявил Громобой.
Так
он и сделал, и судя по раскатам его голоса, разговор был суровым. Слуга,
выкатив глаза и уставя их в некую точку на дальней стене библиотеки, отвечал,
так во всяком случае показалось Аллейну, с отчетливостью заводной игрушки или
солдата на параде.
–
Он говорит “нет”, – сказал Громобой.
–
Вы не могли бы немного надавить на него?
–
Это ничего не изменит. Впрочем, пожалуйста.
На
сей раз слуга ответил более пространно.
–
Он говорит, что столкнулся с кем-то в темноте и, споткнувшись, на миг уцепился
за этого человека. Смешно, говорит он, считать это нападением. Он про это и
думать забыл. Возможно, речь идет о вашем лакее.
–
Куда он отправился после этого?
Оказался около заднего выхода и выскочил из шатра, его напугала всеобщая
суматоха. Там люди из охраны сцапали его и отвели со всей прочей прислугой в
бальную залу.
–
Вы ему верите?
–
Он не посмел бы солгать, – спокойно ответил Громобой.
