–
Нет, – ответил Громобой. – По-моему, они омерзительны.
–
Тогда почему же...
–
Человека ошибочно выслали. Он доказал свою правоту, – Громобой говорил со
странной для него сдержанностью. – Теперь у него будет сколько угодно причин
для того, чтобы чувствовать себя обязанным и не питать к нам вражды. Выбрось ты
их из головы.
–
Пока я еще не выбросил – имелись у него основания для того, чтобы питать вражду
к послу?
Еще
более долгая пауза.
–
Причины? У него? Никаких. Решительно никаких, – сказал Громобой. – Не знаю, что
у тебя на уме, Рори, но если ты думаешь, будто этот человек мог совершить
преступление, ты... как это называется... следование этой теории доставит тебе
мало радости. Однако, – прибавил он, вновь обретая прежнюю живость, – нам не
следует обсуждать эти дрянные материи в присутствии миссис Аллейн.
–
Она нас не слышит, – сказал Аллейн.
Оттуда,
где он сидел, ему была видна работающая Трой. Создавалось впечатление, что ее
отношение к изображаемому преобразуется в некую субстанцию, стекающую через
руку, ладонь, кисть, чтобы выплеснуться на холст. Аллейн никогда не видел ее
работающей с таким стремительным пылом. Она издавала легкие, словно дыхание,
звуки, о которых Аллейн обычно говорил, что это вдохновение просится наружу. И
то что она делала, было великолепно – тайна в процессе ее творения.
–
Она нас не слышит, – повторил он.
–
Да? – спросил Громобой и добавил: – Что ж, это я понимаю, отлично понимаю.
И
Аллейн испытал вдруг мгновенный прилив чувств, определить которые он бы не
взялся.
–
Правда, Громобой? – переспросил он. – Да, я тебе верю.
–
Чуть-чуть влево, – сказала Трой. – Рори, если можно передвинь свое кресло. Вот
так, хорошо. Спасибо.
Громобой
терпеливо сохранял прежнюю позу, время проходило в молчании, поскольку и он, и
Аллейн исчерпали имевшиеся у них темы для разговора. Теперь их связывало
подобие хрупкого спокойствия.
Вскоре
после половины седьмого Трой сказала, что натурщик ей пока больше не нужен.
Громобой повел себя до крайности предупредительно. Возможно, сказал он, ей еще
не хочется показывать того, что у нее получилось. Трой оторвала от холста
долгий взгляд, приблизилась к Громобою, взяла его за руку и подвела к
мольберту, посмотреть – что он и сделал, сохраняя полное молчание.
–
Я в огромном долгу перед вами, – сказал он, наконец.
–
А я перед вами, – ответила Трой. – Завтра утром, хорошо? Пока краски еще
влажные.
–
Завтра утром, – пообещал Громобой. – Все остальное отменяется без малейшего
сожаления.
И
он направился к выходу.
Аллейн
проводил его до дверей студии. Внизу, у первой ступеньки стоял “млинзи”. Спускаясь,
Аллейн споткнулся и налетел на него. “Млинзи” со всхлипом втянул в себя воздух,
но тут же стих. Аллейн залепетал какие-то извинения, шедший впереди Громобой
обернулся.
–
Я ненароком причинил ему боль, – сказал Аллейн. – Извинись перед ним от моего
имени.
–
Ничего, переживет, – весело сказал Громобой.
Он
произнес несколько слов и охранник, опередив их, скрылся в доме. Громобой
хмыкнул и тяжелой рукой обнял Аллейна за плечи.
–
У него действительно трещина в ключице, – сказал он. – Спроси у доктора
Гомбы или, если хочешь, сам его осмотри. Только не носись так с моим “млинзи”.
Честное слово, зря потратишь свое драгоценное время.
Аллейну
пришла вдруг в голову мысль, что мистер Уипплстоун и Громобой, каждый по
своему, но в равной мере заботятся о благополучии тех, кто от них зависит.
–
Хорошо, – сказал он, – хорошо. На самом-то деле больше всего хлопот доставляешь
мне ты. Послушай, я тебя в последний раз прошу и даже умоляю, перестань
рисковать своей жизнью. Я действительно уверен, что вчера ночью тебя пытались
убить заговорщики и что они при любой возможности произведут еще одну попытку.
–
Какую, как ты думаешь? Бомбу подложат?
–
Очень может быть. Совершенно ли ты уверен, что среди персонала посольства нет
ни одного сомнительного человека? Слуги...
–
Уверен. Посольство обыскивали не только люди твоего скучного, хоть и достойного
Гибсона, но и мои тоже. И очень, очень дотошно. Бомб там нет. И слуг, которых
можно хоть в чем-то заподозрить, нет тоже.
–
Как ты можешь это знать? Если, к примеру, одному из них предложат достаточно
крупную взятку...
–
Дорогой мой, я тебе этого никогда не смогу втолковать. Ты не понимаешь, что я
значу для моих людей. Они умрут от ужаса, прежде чем осмелятся тронуть меня
хоть пальцем. Клянусь тебе, что если и существует заговор, имеющий целью
покончить со мной, никто из этих людей в нем не участвует, ни как организатор,
ни как вдохновитель. Нет! – воскликнул он, и его громовый голос загудел, словно
гонг. – Никогда! Это невозможно. Нет!
–
Ну, хорошо. Я готов согласиться с тем, что пока в посольство не впускают незнакомых
тебе людей, внутри него ты находишься в безопасности. Но ради Бога, не ходи ты
гулять в Парк с этим чертовым псом.
Громобой
расхохотался.
–
Прости, – сказал он, держась за бока, будто клоун в цирке, – я просто не устоял
перед искушением. Так смешно получилось. Как они перепугались, как забегали! Шныряют
вокруг, и все такие здоровые. Нет! Признай! Смешно же вышло.
–
Надеюсь, меры безопасности, которые будут приняты нынче вечером, не уморят тебя
окончательно.
–
Ну не дуйся, – сказал Громобой.
–
Не хочешь немного выпить перед уходом?
–
Очень хочу, но боюсь, мне пора возвращаться.
–
Я только скажу Гибсону.
–
А где он?
–
В кабинете. Топит горе в вине. Извини, я мигом.
Аллейн
заглянул в дверь кабинета. Мистер Гибсон сидел, отдыхая, у локтя его стоял
стакан пива.
–
Уходит, – сказал Аллейн.
Гибсон
поднялся и вышел за Аллейном в вестибюль.
–
А! – милостиво возгласил Громобой. – Мистер Гибсон! Вот мы и снова встретились,
не так ли, мистер Гибсон?
–
Истинно так, Ваше превосходительство, – без выражения произнес Гибсон. – Вот мы
и встретились. Извините.
Он
вышел на улицу, оставив дверь открытой.
–
Я с нетерпением жду следующего сеанса, – потирая руки сказал Громобой. – С
несказанным нетерпением. Мы завтра увидимся здесь, старина? Утром. Увидимся?
–
Боюсь, навряд ли.
–
Что так?
–
У меня много работы в связи с расследованием, – вежливо ответил Аллейн. – Трой
останется здесь за хозяйку, если ты меня извинишь.
