–
Я не собираюсь отвечать на ваши обвинения, сэр. Я уже говорил вам, меня
скрутили.
–
Полковник?
–
Что? Без комментариев. Никаких дурацких комментариев, черт бы их побрал!
–
С какой целью вы трое ломились сюда полчаса назад?
–
Без комментариев, – хором повторила троица, а Чабб снова заявил, что вовсе и не
собирался к Санскритам, а остановился, чтобы предложить Полковнику помощь и отвести
его домой.
–
Вы, стало быть, предпочитаете держаться этой версии? – сказал Аллейн. – Вы
совершенно уверены, что вам не хотелось устроить Санскритам, или хотя бы Санскриту,
теплые дружеские проводы, чтобы ему было о чем вспоминать в Нгомбване?
Все
трое замерли. Они не глядели ни на Аллейна, ни друг на друга, однако на миг
затаенная улыбка скользнула по их лицам.
Кто-то
вновь принялся безостановочно названивать у входной двери. Аллейн вышел на
лестницу.
Миссис
Чабб препиралась с констеблем, требуя, чтобы ее впустили. Констебль обернулся,
глянул вверх и увидел Аллейна.
–
Хорошо, – сказал Аллейн. – Пусть поднимется сюда.
На
этот раз он увидел иную миссис Чабб, – немного склонясь вперед и подняв голову,
чтобы глядеть ему прямо в лицо, она быстро поднималась по лестнице.
–
Где он? – задыхаясь, требовательно спросила она. – Где Чабб? Вы сказали, чтобы
я не выпускала его из дому, а сами держите его тут. И других вместе с ним. Разве
не так? Я знала, куда он пошел. Я ходила на Мьюс, видела. Зачем это? Что вы с
ним делаете? Где мой Чабб? – повторила миссис Чабб.
–
Входите, – сказал Аллейн. – Он здесь.
Она
заглянула мимо Аллейна в комнату. Муж ее встал, она подошла к нему.
–
Что ты тут делаешь? – спросила она. – Пойдем домой. Не нужно было сюда
приходить.
–
Не заводись, – ответил Чабб. – И уходи отсюда. Тебе здесь не место, Мин.
–
Это мне не место? Рядом с моим мужем?
–
Дорогая... послушай...
–
Не хочу я ничего слушать! – она повернулась к двум другим. – А вы, джентльмены,
он работал на вас, а вы втянули его неизвестно во что, всю душу ему разбередили.
Внушали ему всякие мысли. Да разве ее воротишь? Оставьте вы нас в покое. Пойдем
со мной, Сид. Пойдем домой.
–
Я не могу, Мин, – сказал он. – Не могу.
–
Почему ты не можешь? – она прижала ладонь к губам. – Тебя арестовали! Дознались,
что ты...
–
Заткнись! – рявкнул он. – Глупая корова! Сама не понимаешь, что несешь! Заткнись!
С
минуту оба молча глядели друг на друга. Потом Чабб сказал:
–
Прости, Мин. Я не хотел обзываться. Меня не арестовали. Вовсе нет.
–
Тогда где же они? Те двое?
–
Эй вы! Чабб! – сказал Гомец. – Вы что, с собственной бабой справиться не
способны? Гоните ее в шею.
–
Я вас самого сейчас... – взревел Чабб, свирепо поворачиваясь к нему.
Утонувший
в кресле полковник Кокбурн-Монфор вдруг произнес голосом на удивление ясным и
хлестким:
–
Чабб!
–
Сэр!
–
Вы забываетесь.
–
Сэр.
–
Миссис Чабб, – сказал Аллейн, – все, что я сказал вам сегодня утром, я сказал
совершенно искренне. Однако с того времени обстоятельства резко переменились, о
чем вы пока не знаете. Все объяснится в самом скором времени. Пока же вы
можете, если хотите, остаться в этой комнате, но только тихо...
–
Лучше останься, Мин, – вставил Чабб.
–
...или уйти домой и подождать там. Долго ждать вам не придется.
–
Я остаюсь, – сказала она, отошла в дальний конец комнаты и села.
Гомец,
последние несколько минут трясшийся, если судить по внешним признакам, от
гнева, вдруг заорал:
–
В последний раз спрашиваю, где они? Куда они смылись? Сбежали? Я требую ответа.
Где Санскриты.
–
Они внизу, – сказал Аллейн.
Гомец
вскочил, выкрикнул что-то – по-португальски, решил Аллейн, – замешкался, явно
не зная, что сказать, и наконец, едва ли не с облегчением спросил:
–
Вы их арестовали?
–
Нет.
–
Я хочу их увидеть, – сказал Гомец. – Я очень хочу их увидеть.
–
Сейчас увидите, – пообещал Аллейн.
Он
бросил взгляд на Фокса, и тот ушел вниз. Гомец рванулся к двери.
Констебль,
все еще остававшийся в комнате, отступил на несколько шагов и перекрыл дверной
проем.
–
Ну что же, спустимся вниз? – предложил Аллейн и первым вышел на лестницу.
III
С
этой минуты события в мастерской стали принимать такой гротескный и жуткий
оборот, что Аллейн, когда он впоследствии оглядывался назад, называл этот эпизод
самым диковинным в своей профессиональной карьере. Каждый из трех мужчин,
стоило ему увидеть труп мисс Санскрит, обращался в карикатуру на самого себя, в
двумерную марионетку, движущуюся с нарочитой неуклюжестью. Будь обстановка в
мастерской несколько иной, происходящее, наверное, приобрело бы оттенок черного
фарса. Однако и здесь, в ужасном присутствии Санскритов, мотивы последнего
время от времени прорывались наружу, подобно всплескам неуместной истеричности
в дурном представлении якобианской трагедии.
Помещение
внизу было готово к приему посетителей. Бейли с Томпсоном поджидали их, стоя у
окна, Гибсон присел к столу, Фокс с блокнотом в руках замер у ниши. У двери
стояли двое полицейских в форме, третий расположился в глубине ниши. Ничем не
прикрытые тела брата и сестры Санскритов так и остались в прежних позах. В
комнате царила ужасная духота.
Аллейн
занял позицию рядом с Фоксом.
–
Входите, мистер Гомец, – сказал он.
Гомец
застыл на пороге, похожий на настороженного зверя, подумал Аллейн, который,
прижав уши, озирает чужую территорию. Не поворачивая головы он оглядел
находящихся в мастерской полицейских, поколебался, заподозрив, по всей
видимости, нечто неладное, чуть качнулся вперед и вошел внутрь.
Приблизившись
к Аллейну, он снова застыл и спросил:
–
Ну?
Аллейн
легко повел рукой в сторону Санскритов. Гомец проследил за ней взглядом,
повернул голову – и увидел.
Звук,
изданный им, представлял собой нечто среднее между позывом к рвоте и
восклицанием. Мгновение он простоял неподвижно, казалось, будто Гомец и мисс
Санскрит, замерли лицом к лицу и каждый мерит другого взглядом. Из-за своего
рода игривости, с которой безжизненная голова мисс Санскрит склонялась на ее
безжизненную руку, создавалось впечатление, будто она изображает Банко,
обличающего Гомеца.
