— Моя любовь, я этим тоже займусь, тебе не надо об этом беспокоиться.
— Но что-то нужно делать, — настаивала Леттис. — Я не смогу пройти через все это. Так много людей, формальности…
— Нет, конечно нет! — сказал Уилтон тихо. — Можешь мне довериться, я обо всем позабочусь.
Брови Леттис были сдвинуты, казалось, она не может сфокусировать взгляд.
— Мэри собиралась принести мне что-нибудь поесть, может, немного супа. Я не ела, у меня кружится голова, Марк…
— Я не удивлен. Пойдем, посидишь немного, а я посмотрю, что ее задержало.
Ратлиджу больше нечего было делать здесь. Он тихо вышел. На душе стало легче.
Но Хэмиш не переставал буянить.
«Она что-то затевает! — заявил он мрачно. — Капитан вовсе не дурак, не правда ли? Но эта заставит его поплясать, прежде чем с ним будет покончено, вот увидишь. Эй, ты нашел женщину, в самом центре этого дела, в гуще чудовищной ненависти».
— Какую женщину? — спросил Ратлидж, садясь в машину. — Или ты еще не выбрал? Ведьму? Художницу? Или вдову?
Хэмиш забурчал: «Эй, я-то составил свое мнение. Это ты не видишь, куда ветер дует. Ты не подходишь для расследования этого убийства, и, если у тебя осталась хоть капля ума, поезжай прямо в Лондон и попроси, чтобы тебя освободили от этого дела!»
— Я не могу. Если я сейчас сдамся, ты победишь. Я должен через это пройти, или я застрелюсь.
«Но ты знаешь, что случится, если ты потащишь этого несчастного Хикема в суд. Они распнут его и тебя вместе с ним. Потому что женщины будут защищать своего прекрасного капитана, попомни мои слова! А тебя никто не будет защищать».
Выезжая из ворот, Ратлидж процедил сквозь зубы:
— Когда я закончу, не будет необходимости тащить в суд Хикема. У меня будет другое доказательство.
Издевательский хохот Хэмиша преследовал его всю обратную дорогу до Аппер-Стритема.
Позвонил Боулс из Скотленд-Ярда и сказал:
— У вас было два дня, что происходит?
— Завтра состоится дознание. Но расследование необходимо отложить. Мне нужно еще время, — ответил Ратлидж, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.
Помолчав немного, Боулс спросил:
— С меня требуют результатов; я не могу отмахнуться словами «Ратлиджу нужно еще время». Есть ли в деле прогресс?
— Мы нашли охотничье ружье. По крайней мере, я думаю, что нашли. Владелец объясняет, что оставил его где-то на момент убийства, но все сошлись в том, что у него был самый веский мотив для убийства полковника. Проблема в том, что я не понимаю, почему он убил только сейчас. Вражда между ними давняя. Почему не двадцать лет назад, когда она начиналась? Дом этот человек не запирает, живет в уединенном месте, любой, кто знал о ружье, мог войти и взять его. И несколько человек знали. Очень просто было бы впоследствии незаметно вернуть его. В настоящее время я занимаюсь тем, что выясняю, у кого была наилучшая возможность.
— Надеюсь, что не у капитана Уилтона?
Ратлидж ответил неохотно:
— И у него в числе прочих.
— Дворец хватит удар, если просочится эта информация. Ради бога, не говорите никому ничего, пока не будете абсолютно уверены!
— Вот почему мне нужно еще время, — со значением сказал Ратлидж. — Разве мы можем позволить себе допустить ошибку? Ни в коем случае.
— Хорошо. Но держите меня в курсе, ладно? Мне тут дышат в затылок. Того и гляди, отправят в отставку из-за вас. Нужно как можно скорее закончить дело, иначе полетят головы.
— Понимаю. Позвоню вам в понедельник утром. Не позже.
Боулс прервал связь.
Ратлидж не имел возможности увидеть мстительную улыбку на лице Боулса в момент, когда тот вешал трубку. Ситуация в Уорикшире, по мнению Боулса, развивалась именно так, как он и предполагал.
Обдумывая разговор, Ратлидж пришел к мнению, что разговор прошел достаточно успешно. Ярд хочет ответов, да, но предпочитает дождаться его выводов, а не подталкивать к поспешным решениям. Значит, намеренного противодействия нет.
Очень нуждаясь в одобрении — независимо от того, понимали это в Ярде или нет, — он испытал некоторое облегчение.
Но Хэмиш, который умел ткнуть в самую болевую точку, спросил язвительно: «Почему тогда он не спросил о Хикеме?»
Остановившись у дома Уоррена по дороге к гостинице, Ратлидж спросил экономку доктора о состоянии Хикема.
— Он пока жив, если это вам чем-то поможет. Но лежит как мертвый. Хотите знать, что я думаю? — Женщина бросила на него острый взгляд. — Он все еще на этой безумной войне и не может найти дорогу домой. Он не двигается, не видит, не слышит, и я спрашиваю себя, что же происходит в его голове. Мы не можем в нее проникнуть.
— Это известно только Богу, — ответил Ратлидж, не желая над этим задумываться.
Экономка нахмурилась.
— Полагаете, он боится? Я иногда наблюдала за ним на улице и видела его ярость, странности, которые сбивали всех с толку, — ну, конечно, сбивали, мы не знали, что с ним делать, то ли игнорировать, то ли кричать на него или запереть! Но когда он был трезвым, я чувствовала, как его мучает страх, и это меня беспокоило. Мне бы не хотелось думать, что этот страх, так же как и ужасы войны, сейчас с ним, там, куда он отправился. Поскольку он не двигается, он не может от этого убежать.
Ратлидж посмотрел на нее.
— Я не знаю, — ответил он ей честно. — Вы, возможно, единственный человек, кого это заботит.
— Я видела в своей жизни слишком много страданий, чтобы не заметить их, если они есть, даже у пьяницы, — сказала она. — А этот человек страдал. Что бы он ни сделал на войне, добро или зло, он с тех пор платил за это каждый час. Вы будете об этом помнить, если сможете с ним поговорить? Я не думаю, что вы были на войне, но жалость — это то, что даже полицейский должен понимать. Нравится он вам или нет, но этот человек заслуживает жалости.
Лицо экономки вдруг как бы окаменело, словно она пожалела, что разоткровенничалась с чужим человеком.
— Зайдите после обеда, если хотите. Я не думаю, что он придет в себя раньше, если вообще придет. — Ее голос звучал официально. — Имейте в виду, что пытаться сделать это раньше к добру не приведет! — Она закрыла дверь, оставив Ратлиджа стоять на тротуаре.
Хэмиш опять зашевелился: «Если он умрет из-за того, что ты дал ему деньги, что, полагаешь, с тобой сделают?»
— Это будет концом моей карьеры. Если не хуже.
Хэмиш горько хмыкнул: «Но не расстрельная же команда. Помнишь ее? Как делаются дела в армии? Холодный серый рассвет, солнце еще не встало, никто не хочет видеть позорную смерть. Этот мрачный час утра, когда душа сжимается, мужество уходит, когда тело сотрясает ужас. Ты все помнишь! Жаль. Я хотел напомнить тебе…»
