— А с виду вон какой здоровый.
— Да, он для боксера очень крупный.
Ну иди сюда, хороший мой, иди, мой маленький…
Зоя засиделась допоздна, а потом решила заночевать у
подруги. Ехать далеко и домой от метро идти страшно. Они вдвоем прогулялись с
Рамзесом, по лестнице шли открыто, потому что сумели-таки втиснуть пса в
намордник. Из дворничихиной квартиры доносился визгливый крик, это Евдокия
скандалила с пьяницей-сыном. После прогулки приятельницы поужинали и хотели
лечь пораньше, но кто-то стучал наверху, по??ом у соседей слева до двенадцати
шумел телевизор, и только все угомонились, и Маргарита Ивановна с Зоей начали
засыпать, на лестнице раздались звуки гармони.
— Господи, Рита, что это?
— А это Василий Степаныч с девятого этажа тренируется.
— В два часа ночи?
— А он все время тренируется, просто днем-то ему в
квартире разрешают, а ночью все спать хотят, вот жена его и выставляет на
лестницу.
— Да что они все — с ума посходили?
А ты еще смеешься.
— Да ладно, все равно не спим, давай расскажу. Мы тут
давно живем, все на глазах было. Значит, жили они, все, как полагается, жена у
Василия, детей трое. Работал он на заводе, пил, конечно, но под забором не
валялся. Время идет, старшая дочка выросла и даже институт закончила, серьезная
такая девушка получилась. Потом вышла она замуж, живут молодые отдельно, и
вдруг, представляешь, встречаю я Василия жену, а она мн?? и говорит: дочка,
говорит, с мужем, внуком и всей той семьей уехали в Израиль! Она такая простая
тетка в платочке, и вдруг родственники в Израиле. Ну тут все соседи посмеялись,
конечно, а потом забыли — кому теперь какое дело? Это уж давно было, лет семь
назад. Ну потом Лида, Василия жена, письма показывала, фотографии, потом
приходит ей приглашение и деньги на билет — дочка к себе приглашает погостить
маму и младшего братишку. Лида съездила, вернулась довольная, приодели ее там,
вещей подарили, зубы даже вставили, и хорошо, кстати сказать, сделали, это я
тебе как профессионал говорю, так вот, Лида вся довольная, а Василий Степанович
затосковал. Тут как раз подошло время ему на пенсию уходить, он совсем
заскучал, в мозгах у него что-то повернулось, и стал он стыдиться, что дочка
его замужем за евреем.
— А что ж он ей позволил за еврея выйти-то?
— А он не знал, у них у всех фамилия русская, и в
паспорте тоже написано — русский, только бабушка какая-то оказалась Фрида
Соломоновна Гринберг, а раньше про нее и не вспоминал никто. В общем,
расстроился Василий Степанович и стал всем доказывать, что он русский. Привез
из деревни старые галифе, сапоги кирзовые, так и ходит по двору в сапогах,
чтобы все видели. А потом гармонь купил, стал на ней русские песни разучивать.
Вот теперь играет по ночам.
— А что семья-то его?
— Они на него давно рукой махнули, у них другая дочка
замуж вышла, теперь у Лиды внучка маленькая, ей не до того.
— А вы бы на него Евдокию напустили, чтобы он по ночам
людям спать не мешал.
— Пробовали, она было сунулась, да только Василий
Степанович такие слова знает, что даже у Евдокии уши вянут. Она, конечно, руки
не опустила, участковому жаловалась, а толку-то?
— Ну веселенький у вас домик, знала бы, ни за что
ночевать у тебя не осталась.
— Тихо все вроде, спать пошел.
Подруги задремали, а в полшестого загремели ведра и
послышались удары швабры о перила.
— Господи, а это еще кто?
— А это Евдокия начала трудовую деятельность. Ей,
видишь ли, так удобнее лестницу мыть, пока никто не ходит. Пытались мы ее
урезонить, так она нарочно стала теперь ведрами греметь.
Маргарита Ивановна прикрыла дверь в коридор, стало потише, и
они заснули. Но через час Рамзес разбудил их и срочно потребовал гулять. Все
ясно: пирожные.
— Ох, Зоя, говорила же я, что нельзя ему с кремом. Вот
теперь надо тащиться.
— Прости, Рита, хочешь, я с тобой пойду?
— Да ладно, что вдвоем-то мучиться.
Сейчас мы быстренько сбегаем и вернемся.
Зоя с облегченным стоном прикрыла голову подушкой.
На лестнице подсыхал вымытый пол.
— Вот что, Рамзес, давай мы с тобой на лифте поедем, а
то наследим, Евдокия нас по твоим лапам вычислит.
Они погрузились в лифт. На первом этаже Рамзес повел себя
странно, ни за что не хотел выходить из кабины лифта, чем очень разозлил
Маргариту Ивановну.
— Выходи сейчас же, сам меня поднял ни свет ни заря, а
еще капризничает.
Она подхватила за ошейник упирающегося пса и проволокла его
по ступенькам мимо почтовых ящиков. Перед входной дверью была лужа, рядом
валялось перевернутое ведро. Краем глаза Маргарита Ивановна заметила кучу
тряпок в темном углу у батареи. Холодея, она подошла ближе, и в тусклом свете
сорокаваттной лампочки увидела лежащую мертвую Евдокию, которая глядела в
потолок остекленевшими глазами.
В том, что Евдокия мертва, Маргарита Ивановна не
сомневалась: в свое время, в анатомичке, она навидалась достаточно трупов.
Чувствуя подступающую к горлу тошноту, она прислонилась к
стене. Рамзес сел, поднял голову к потолку, собираясь завыть по покойнику и уже
взял для пробы ля-бемоль второй октавы, но Маргарита Ивановна дернула его за
ошейник.
— Немедленно прекрати, возьми себя в руки!
Рамзес пристыженно опустил голову.
Маргарита Ивановна заставила себя взглянуть еще раз. В груди
Евдокии торчал нож, к ножу был приколот клочок бумаги, а пониже ножа, на
животе, лежала темно-красная роза, и капельки воды из разлившегося ведра
сверкали на ней, как бриллианты. Боясь отпустить Рамзеса, Маргарита Ивановна
сделала еще два шага и наклонилась. Клочок бумаги оказался запиской, где жирным
черным фломастером было нацарапано: «С днем рождения!».
Рамзес вздрогнул, Маргарита Ивановна почему-то
перекрестилась.
Не в силах оторвать взгляд от трупа, Маргарита Ивановна
вместе с Рамзесом, который вообще уже перестал что-либо соображать (сначала
силой выпихивают из лифта, потом не дают обнюхать ненавистную Евдокию, а потом
вдруг тащат назад, хотя знают, что собаке срочно нужно выйти), задним ходом
поднялась по ступенькам и позвонила во все четыре квартиры первого этажа.
— Кто там? — Голоса у всех сердитые и сонные.
— Вера, Шура, открывайте, соседка это, Маргарита Ивановна,
несчастье у нас.
— Чего надо? — Народ нынче недоверчивый, к чужой
беде равнодушный.
— Да открывайте вы, Евдокию убили! — в отчаянии
заорала Маргарита Ивановна, а Рамзес вторил ей басовитым лаем.
То ли люди усовестились, то ли узнали по лаю Рамзеса, но две
двери открылись. Вера .Антоновна с сыном выскочили на лестницу, в квартире
заплакал ребенок, хлопнула форточка. Тетя Шура в бигудях и в ночной рубашке
выглядывала из дверей. Сын Веры Антоновны, здоровый парень, бывший афганец,
сбегал посмотреть на Евдокию, мать туда не пустил и пошел звонить в милицию.
