А вы утверждаете, что гиенами некоторые дамы становятся с
возрастом…
— Нет-нет, вы не поняли! — заторопился
доктор. — Естественно, они с самого начала рождаются гиенами. Но это не
сразу становится заметно. Поэтому я и выбрал такой возраст — пятьдесят два
года. Биологический жизненный цикл женщины к этому времени завершается, то есть
она не способна к деторождению. Стало быть, она уже выполнила свое
предназначение — родила детей, воспитала их, и, кстати, вовсе не обязательно, что
ее дочери тоже будут гиенами, это спорно. И вместе с тем именно в этом возрасте
гиены могут принести наибольшее зло, так как добиваются власти.
— Вернемся к вашему эксперименту, — устало
произнесла Надежда, ей все это начинало сильно надоедать, хотелось домой,
поговорить с нормальными людьми, а не с этим психом.
Раздражение Надежды усугублялось тем, что она чувствовала,
что в чем-то сумасшедший доктор прав. Но ведь такого не может быть!
— Насколько я понимаю, с первой серией у вас не все
прошло гладко? Ведь одно убийство у вас, если можно так выразиться, вульгарно
сперли?
— Да… — Трегубович замолчал резко, как будто
споткнулся. — Не скрою, это последнее убийство меня несколько..,
деморализовало.., но только сначала. То есть я очень удивился, когда услышал о
нем по телевизору.
— Стало быть, эксперимент ваш не удался! —
злорадно воскликнула Надежда.
— Отчего же, отчего же… — произнес Арсений Петрович
загадочным тоном. — Конечно, какой-то жалкий дилетант вмешался в мою
работу, нарушил чистоту эксперимента, но я свою серию тоже завершил. Поймите,
Надежда Николаевна, я ведь ученый, мне не нужна скандальная известность, мне
важнее подтвердить свою правоту, правоту своей теории.
— Как? Значит, еще одно убийство?
— Надежда Николаевна, — поморщился доктор, —
я просил вас не употреблять таких слов. Мне больше нравится называть это серией
экспериментов…
— А какое участие в вашей работе принимала та полная
блондинка из справочного? Она полностью в курсе ваших дел? Вы излагали ей вашу
теорию?
— Она… — В голосе Арсения Петровича появились странные
нотки. — Она не совсем в курсе.
— Значит, она помогала вам просто так, по доброте
душевной?
— Я вас умоляю, у гиен не бывает души и тем более
доброты!
— А, так она тоже гиена? — вскрикнула
Надежда. — Как же вы ее уговорили вам помогать?
— Она очень хотела выйти за меня замуж, —
усмехнулся доктор. — Не делайте такое лицо, — оскорбился он, заметив,
как Надежда пренебрежительно оглядела всю его невысокую фигуру, — у меня
трехкомнатная квартира в центре, на Мойке, окна на набережную. Живу я там со
старухой матерью, ей восемьдесят восемь лет. Так что приданое у меня недурное,
Раисе очень хотелось его получить. И хватит об этом, вопрос закрыт! —
внезапно рассердился он.
До Надежды дошло, что он употребляет в отношении полной
блондинки только прошедшее время, и она в ужасе воскликнула:
— Так она и есть пятая жертва?
— Не жертва, а участник эксперимента! — закричал
Арсений Петрович. — Прошу не путать!
— А я, я тоже стану участником вашего
эксперимента?! — заорала Надежда, потеряв всякую осторожность.
— Мне кажется, у вас есть еще несколько лет. Для моей
работы вы еще не созрели.
— Я не гиена! — возмутилась Надежда. — Я не
пытаюсь получить власть над людьми, у меня хороший характер и любящий муж. На
работе тоже со всеми лажу, я не гиена!
— Возможно, — равнодушно согласился Арсений
Петрович. — Но все равно придется вас устранить — вы слишком много узнали
и можете помешать научному прогрессу, а это недопустимо.
— Под каким же названием войдет в историю науки ваша
теория? — язвительно спросила Надежда.
— Не знаю, — смущенно замялся Арсений
Петрович. — Может быть, просто.., теория Трегубовича.., или возрастной
метаморфоз Трегубовича.
Надежда почувствовала, что настал подходящий момент: доктор
несколько расслабился, отвлекся, она тем временем узнала о нем достаточно
много, он в порыве самолюбования даже назвал свое место жительства.
Но не следует забывать, что перед ней — опасный маньяк, на
счету которого теперь уже пять убийств. Теперь и ее жизнь в смертельной
опасности, и необходимо что-то делать, причем именно сейчас.
Боковым зрением она давно уже приметила круглый белый
табурет. Шагнув к нему, Надежда схватила табурет за ножку и замахнулась на
Трегубовича. Однако с удивительной для его лет реакцией Арсений Петрович
перехватил импровизированное орудие и вырвал его у Надежды из рук.
Поведя головой, как будто ему тесен воротник, он раздраженно
буркнул:
— Что же это вы.., с виду вроде бы интеллигентная
женщина, а пользуетесь такими хулиганскими приемами. Надо же, табуреткой меня
хотели двинуть! Я очень разочарован.
— А мне плевать, — ответила Надежда. — Я тоже
разочарована. Вы с виду тоже приличный человек, говорят, хороший хирург — а я
всегда с уважением относилась к людям этой профессии, — а на деле
оказались обычным убийцей!
— Опять вы употребляете такие слова! — заорал
доктор. — Я не убийца, а ученый, проводящий важнейший научный эксперимент!
— Слышали уже! — огрызнулась Надежда.
Понизив голос, Трегубович продолжил:
— Я хотел обойтись с вами мягко, как с порядочной
женщиной. Но теперь я вижу, что вы этого не заслуживаете.
Он заломил руку Надежды за спину и потащил ее к тяжелому
металлическому, похоже, что бывшему зубоврачебному, креслу.
Закусив губу от боли, Надежда пыталась сопротивляться и даже
укусить злодея в плечо, но безуспешно. Тогда она решила действовать более
удобным оружием — насмешкой.
Как можно язвительнее она проговорила, вернее, прохрипела:
— А где же ваша знаменитая роза? Или мне розы не
положено? Ах, ну да, у меня ведь сегодня не день рождения! И вообще я на вас
страшно обижена — ведь мне еще очень далеко до вашего любимого возраста!
Прибавить женщине несколько лет — да это похуже смерти
будет!
Надежда несла чушь, а сама все больше и больше падала духом.
Похоже, что никто не придет ей на помощь и свои дни окончит она очень скоро с помощью
этого ненормального.
— Заткнетесь вы когда-нибудь? — рявкнул
Трегубович. — Вас, похоже, даже могила не исправит!
С этими словами он толкнул Надежду в кресло и широким
пластырем примотал ее запястья к подлокотникам. Надежда, улучив момент, изо
всех сил пнула его ногой по щиколотке. Арсений Петрович тихо выругался, потер
ушибленное место и примотал ноги Надежды к ножкам кресла.
— Ну вот, — удовлетворенно констатировала
Надежда, — теперь вы не только кривошеий, но еще и хромой!
