Впрочем, как ни странно, мисс Дэнвил, которая, побаиваясь мисс Кларк, никогда не вступала с ней в спор, неизвестно почему набралась храбрости и решила встать на защиту Филипса. По ее убежденному мнению, он на редкость хороший, милый и душевный человек и мисс Браун очень повезло, что она сумела завоевать сердечное расположение такого исключительного джентльмена. В ответ мисс Кларк только презрительно хмыкнула и заметила, что мнение мисс Дэнвил о мистере Филипсе, да и вообще о ком-либо еще, не стоит даже принимать во внимание, в чем ее немедленно и довольно яростно поддержала миссис Хопкинсон, обрушившись на бедняжку мисс Дэнвил градом самых безжалостных обвинений: мол, всем прекрасно известно, что по каким-то собственным эгоистическим и наверняка злокозненным причинам именно она своими собственными руками подтолкнула бедную девушку в коварные объятия этого обольстителя, которого иначе чем мормоном, то есть многоженцем, и назвать нельзя!
— Как только у вас поворачивается язык говорить такое? — растерянно пролепетала побледневшая мисс Дэнвил.
— Да, мормон! — назидательно подняв указательный палец, уверенно повторила миссис Хопкинсон. — Он и есть самый настоящий мормон. Хотя и объявляет себя вдовцом. Все они так говорят! А мне доподлинно известно, что у него живая жена и трое детей. Бедные крошки! Он собирается погубить еще одну бедную душу, и виноваты в этом будете вы, и только вы!
— Это неправда, неправда! Зачем вы лжете? — возмущенно воскликнула мисс Дэнвил, уже вся в слезах.
Ссора, возникшая в одном из углов зала, постепенно переросла допустимые границы и стала настолько громкой, что привлекла внимание остальных. Петигрю, который, сидя в дальнем углу зала, безуспешно пытался написать письмо другу, отчетливо услышал последнее замечание миссис Хопкинсон и решил, что пора вмешаться.
— Простите, миссис Хопкинсон, но как же можно прилюдно высказывать такие чудовищные обвинения? — строгим тоном спросил он. — Если вы будете продолжать так и дальше, вас могут ждать большие неприятности.
— Но это чистая правда, — упрямо ответила она.
— На самом деле? В таком случае, может, не затруднитесь сообщить мне конкретные доказательства этого?
— В этом нет никакой необходимости: это и так ни для кого не секрет. И нечего здесь козырять адвокатскими терминами насчет каких-то там «конкретных доказательств» — мы, слава богу, пока еще не в суде.
— Не спешите делать выводы, уважаемая, боюсь, вам придется выслушать еще несколько адвокатских терминов, которые, надеюсь, будут вам понятны. Вы только что публично обвинили мистера Филипса в попытке совершить акт многоженства, что по законам нашей с вами страны является серьезным уголовным преступлением. Если хоть кто-то из присутствующих пожелает довести ваши слова до сведения мистера Филипса, вас вполне можно привлечь к суду за клевету и за нанесенный вами моральный ущерб приговорить к такому наказанию, которое перечеркнет все ваши планы на дальнейшую жизнь. Полагаю, с точки зрения адвокатских терминов я выразился достаточно ясно?
Реакция миссис Хопкинсон оказалась более чем наглядной: она залилась краской, пробормотала что-то совершенно невнятное, вскочила и подчеркнуто горделивой, хотя и не совсем уверенной походкой направилась в противоположный конец зала, куда еще раньше успела ретироваться мисс Кларк. Но хотя триумф был легким и полным, Петигрю не чувствовал особого удовольствия, поскольку Веселая Вдова только что, пусть и не вполне точными словами, выразила именно то, о чем он сам думал всего несколько дней назад.
— Это неправда, мистер Петигрю, неправда! Скажите мне, что это неправда!
Жалобный голосок мисс Дэнвил вернул его к действительности. Она явно была на грани истерики: слезы в больших, красивых темных глазах, нервно дергающиеся пальцы, пытающиеся достать носовой платок из сумочки…
— Разумеется, неправда, — ласково произнес он, садясь на диван рядом с ней. — Неправда. Иначе и быть не может. Забудьте об этом.
Но успокоить ее оказалось не так легко.
— Да, сказать-то можно все, что угодно. Но ведь вы сами точно не знаете! Нет дыма без огня… И если миссис Хопкинсон так говорит, значит, ей известно нечто, неизвестное всем нам.
— Да я, черт побери, понятия не имею, с чего это миссис Хопкинсон понадобилось вести себя таким образом! — раздраженно ответил Петигрю. — Может, просто потому, что кто-то сильно испортил ей настроение. Что касается вашего замечания насчет «дыма без огня», то это, боюсь, самая глупая из всех существующих поговорок. В Книге жизни ей не нашлось бы даже самого последнего места. Она пригодна только для неисправимых сплетников, которые спят и видят, как бы…
Петигрю вдруг понял, что зря теряет время. Мисс Дэнвил была уже за гранью понимания. В ее мозгу прочно сидела некая мысль, и ничто, никакие, даже самые здравые аргументы не могли эту мысль прогнать. Здесь требовался совсем другой подход. «Ладно, выхода не оставалось, надо попробовать», решил Петигрю.
— Послушайте, надо стараться жить по-христиански, а не подозревать друг друга бог знает в чем.
Лицо мисс Дэнвил тут же прояснилось.
— Да, конечно, — пробормотала она. — Я буду молиться, молиться всем сердцем… но что, если я ошибаюсь и своими действиями нанесу бедняжке непоправимый вред? Неужели никто не может точно сказать мне, что на самом деле происходит? Неужели на всем свете не найдется ни одного такого человека?
— Найдется. Я могу сделать это, — торжественно произнес Петигрю. — Я точно знаю, что это неправда.
— Вы знаете?
— Да, знаю. Не только точно, но и вполне достоверно знаю, что мистер Филипс вдовец. На этот счет вы во всяком случае можете успокоиться.
— Ах, спасибо, спасибо большое, мистер Петигрю! У меня будто камень с души свалился… — Но затем на ее лицо снова набежала тень сомнения. — Но… но вы не пытаетесь просто утешить меня? — спросила она. — Ну, как бы сказать, по доброте душевной. У вас есть, как вы сами говорили, конкретные доказательства?
— Да, есть.
Мисс Дэнвил с явным облегчением вздохнула:
— Ради бога, простите меня! Мне было так плохо… Но скажите, не будет ли слишком большим нахальством попросить вас показать мне эти ваши доказательства? Тогда я смогу спокойно спать и забыть обо всем этом.
Петигрю чуть поколебался, однако его симпатии к мисс Дэнвил были настолько искренни, что отказать ей у него просто не хватило решимости. Позорной клевете надо положить конец. Любой ценой! Не говоря уж о его абсолютном нежелании быть в конечном итоге вызванным на процесс о диффамации личности даже в качестве беспристрастного свидетеля. Ради святого дела, пожалуй, имело прямой смысл нарушить правило конфиденциальности и показать ей то, что она так горит желанием увидеть. Требуемые бумаги лежали у него в кейсе, который он оставил у письменного стола. Петигрю не поленился сходить за ним, достал оттуда копию письма Тиллотсона и торжественно вручил его мисс Дэнвил.
— Вот ваши доказательства, — сказал он, в душе довольный тем, что мисс Дэнвил вряд ли придет в голову интересоваться, каким образом они к нему попали и насколько велико юридическое различие между оригиналом документа и одной из его копий.
