Проницательные глаза Сильвестра блеснули.
– И это вам не очень-то нравится, да?
– Не очень, – подтвердил Шилд, возвращаясь на возвышение.
– Но это хорошая партия! – заметил Сильвестр. – Я завещаю ей большую часть моего состояния. Вы же знаете, она наполовину француженка, и ее представления о браке схожи с вашими. У вас будет своя жизнь. У нее своя. Она совсем не такая, как ее мать.
– Я никогда не знал ее матери!
– Она была просто дура! – заявил Сильвестр. – Никогда не подумал бы, что моя дочь может быть такой. Сбежать с этим пустышкой-французом! Как его чертово имя?
– Де Вобан.
– Да, Видам де Вобан. Я уже забыл, когда он умер. Мария умерла три года назад, а я через год поехал в Париж, как мне кажется, но, может, память меня подводит.
– Чуть больше чем через год, сэр.
– Это было после… – Он немного замялся, а потом резко сказал: – После того самого дела с Людовиком. Я решил, что Франция стала слишком опасным местом для моей внучки, и, видит бог, я был прав! Сколько времени прошло с тех пор, как они отправили своего короля на гильотину? Чуть больше месяца? Поверьте мне, Тристрам, не пройдет и года, королева пойдет той же дорожкой. Я рад, что меня там нет и мне не придется увидеть ее конец. А как очаровательна она была, как очаровательна! Но вы не можете помнить! Двадцать лет назад все мы, поклонники королевы, носили ее любимые цвета. Все было под цвет волос королевы – атлас, ленты, туфли. А теперь… – Его губы скривились в усмешке. – Мой внучатый племянник носит зеленый камзол, желтые панталоны и какую-то идиотскую шляпу, похожую на сахарную голову! – Он поднял брови и добавил: – Но парень – все еще мой наследник!
Сэр Тристрам ничего не ответил на замечание, прозвучавшее для него почти как вызов. Сильвестр еще раз втянул носом табак и насмешливо бросил:
– Он бы женился на Эстаси, если бы мог. Но он ей не нравится. – Потеребив в руках табакерку, старик продолжал: – Как бы то ни было, но я бы хотел, прежде чем умру, видеть ее замужем за вами, Тристрам.
– Но почему?
– Потому что больше никого нет! – честно ответил Сильвестр. – Это, конечно, моя ошибка. Мне следовало бы позаботиться о ней – взять ее в Лондон. Все дело в том, что мне никто не нравится, кроме самого себя. За последние три года я был в Лондоне всего два раза. Но теперь уже слишком поздно думать об этом. Я умираю, и – будь я проклят! – настало время позаботиться о внучке! Я хочу оставить ей почти все! Да и вам пришло время подумать о женитьбе!
– Я уже думал об этом.
Сильвестр бросил на него острый взгляд:
– Вы влюблены?
– Нет, – ответил Шилд с каменным лицом.
– Если вы все еще занимаетесь телячьими нежностями, то вы просто дурак! – проворчал старик. – Я уже забыл правила игры, да и едва ли когда-нибудь их знал, но теперь все это меня не интересует! Я предлагаю вам брак по расчету.
– А она… понимает это?
– Как же ей не понять? Она же француженка!
Сэр Тристрам снова спустился с возвышения и прошел к камину. Сильвестр молча наблюдал за ним, затем, не дождавшись никакой реакции, поинтересовался сам:
– Ну, что скажете? И помните, что вы – последний в роду!
– Я знаю. У меня было намерение жениться.
– Есть кто-нибудь на примете?
– Нет.
– Тогда вы женитесь на Эстаси! – решил Сильвестр. – Потяните за шнурок звонка!
Сэр Тристрам повиновался:
– Это ваша предсмертная воля, Сильвестр?
– Я едва ли проживу еще неделю, – признался старик. – Сердце и тяжелая жизнь, Тристрам. Не делайте слишком уж грустное лицо на моих похоронах. Восьмидесяти лет вполне достаточно для каждого человека, к тому же двадцать из них я страдал подагрой. – И, заметив слугу, входящего в комнату, приказал: – Пошли ко мне мадемуазель.
– Вы берете на себя большую ответственность, – заметил сэр Тристрам, как только слуга вышел.
Сильвестр откинулся на подушки и закрыл глаза. Было видно, что он теряет силы, но, когда его веки снова приоткрылись, во взгляде светились ум и живость.
– Вы бы не приехали сюда, мой дорогой Тристрам, если бы уже не приняли решение!
Сэр Тристрам чуть улыбнулся и уставился на пылающий в камине огонь.
Прошло немного времени, и дверь снова отворилась. В комнату вошла мадемуазель де Вобан, и сэр Тристрам встал, учтиво поклонившись и взглянув на нее из-под насупленных бровей.
Да, эта девушка – истинная француженка и ни в коей мере не относится к тому типу женщин, которые ему нравились. У нее были блестящие черные волосы, уложенные по последней моде, и такие темные глаза, что трудно угадать, черные они или темно-карие. Невысокого роста, с отличной фигурой, она держалась очень независимо. Девушка приостановилась в дверях, увидев сэра Тристрама, перехватила его взгляд и в ответ задержала на нем свой.
Сильвестр дал им время оценить друг друга, а затем сказал:
– Подойдите сюда, мое дитя. И вы, Тристрам.
Живость, с которой его внучка повиновалась приглашению, выдавала ее покорность, совершенно несопоставимую с той решительностью, если не сказать – своенравием, что были написаны на ее хорошеньком личике. Она грациозно пробежала через всю комнату, сделав реверанс Тристраму, прежде чем вступить на возвышение. Сэр Тристрам прошел к кровати более степенно и, хмурясь, перевел взгляд на старика. Сильвестр протянул левую руку Эстаси:
– Позвольте мне представить вам, дитя мое, вашего кузена Тристрама.
– Вашего покорного кузена, – галантно уточнил Шилд.
– Для меня большое счастье познакомиться с кузеном, – чопорно ответила Эстаси. У нее был легкий, не лишенный приятности французский акцент.
– Я немного устал, – признался Сильвестр, – иначе я дал бы вам время узнать друг друга поближе. А теперь пусть все будет так, как получится, – цинично добавил он. – Если вы хотите, Юстасия, получить официальное предложение, Тристрам, без сомнения, сделает его вам – после обеда.
– Я не хочу официального предложения, – ответила мадемуазель де Вобан. – Для меня это совершенно несущественно. Но мое имя – Эстаси – и это очень хорошее имя, – а вовсе не Ю-ста-си-я! Я даже выговорить его не могу и нахожу просто безобразным.
Эта речь, произнесенная твердым и хладнокровным топом, заставила сэра Тристрама бросить на юную леди вопросительный взгляд.
– Надеюсь, мне будет позволено называть вас Эстаси, кузина?
– Конечно, думаю, это будет удобно, – ответила Эстаси, подарив ему блестящую улыбку.
– Ей восемнадцать, – перебил внучку Сильвестр. – А сколько вам?
– Тридцать один, – ответил сэр Тристрам.
– Хм-м! – протянул Сильвестр. – Прекрасный возраст!
