— Благодеяние всегда бывает вознаграждено, — изрек Бодуайе.
Пока эта четверка усаживалась за карточный стол, чтобы предаться бостону, Елизавета и ее дядя Митраль подъезжали к кафе «Фемида»; они проговорили всю дорогу о том плане, который, как подсказывало Елизавете ее чутье, должен был послужить самым мощным рычагом и принудить министра к назначению ее мужа. Дядя Митраль, бывший судебный исполнитель, весьма опытный по части всякого крючкотворства, юридических махинаций и уловок, считал, что торжество племянника — вопрос чести для всей семьи. Жадность давно подстрекнула его разузнать, каково содержимое денежного сундука Бидо, и он знал, что наследником будет его племянник Бодуайе; поэтому ему хотелось, чтобы тот занял положение, соответствующее состоянию Сайяров и Бидо, которое целиком должно было перейти к маленькой Бодуайе. А на что не может претендовать девушка, которой предстоит иметь ренту, превышающую сто тысяч франков! Он проникся замыслами племянницы и понимал, куда она гнет. Поэтому он ускорил отъезд Фалейкса, объяснив ему, как медленно путешествуют в почтовой карете. Потом, за обедом, он обдумал, где именно следовало нажать пружину, изобретенную Елизаветой. Когда они подъехали к «Фемиде», Митраль заявил племяннице, что только он может обделать дело с Бидо-Жигонне, и заставил ее остаться в фиакре: пусть вмешается в нужный момент. Через окно она увидела Гобсека и своего деда Бидо-Жигонне: головы их выделялись на ярко-желтом фоне деревянной обшивки, покрывавшей стены этой старинной кофейни, холодные и бесстрастные, как бы застывшие в тех поворотах, которые им придал резчик. Вокруг этих двух парижских скряг виднелось еще несколько старых лиц, сплошь исчерченных от носа до припухших омертвелых скул вязью морщин, словно то были записи по тридцатипроцентному учету векселей. При виде Митраля эти лица оживились, в глазах вспыхнуло любопытство хищников.
— Эге! Да это папаша Митраль! — воскликнул Шабуассо. Старичишка занимался учетом векселей в книжных лавках.
— А ведь верно, — отвечал Метивье, торговец бумагой. — Это старая обезьяна — он знаток по части гримас.
— А вы — старый ворон и знаток по части трупов, — отозвался Митраль.
— Справедливо, — изрек суровый Гобсек.
— Зачем вы явились сюда, сын мой? Уж не хотите ли вы арестовать нашего друга Метивье? — спросил Жигонне, указывая на торговца бумагой, похожего на старого привратника.
— Папаша, — шепнул Митраль Жигонне, — со мной ваша внучатая племянница Елизавета.
— А что — или беда какая приключилась? — спросил Жигонне.
Старик нахмурился, и на его лице появилось подобие нежности, напоминающей нежность палача, приступающего к казни; невзирая на свою чисто римскую стойкость, Жигонне, видимо, встревожился, ибо его багровый нос слегка побледнел.
— А если бы и беда — неужели вы бы не помогли дочери Сайяра, которая вам уже тридцать лет вяжет чулки? — воскликнул Митраль.
— При соответствующих гарантиях, может быть, и помог бы, — отвечал Жигонне. — Наверно, тут не без Фалейкса. Ваш Фалейкс устроил брата биржевым маклером, он делает дела не хуже, чем Брезаки, а спрашивается — на какие средства? Одной смекалкой, не так ли? Впрочем, Сайяр и сам не дитя.
— Он знает цену деньгам, — подтвердил Шабуассо.
Эти слова, произнесенные устами одного из сидевших вокруг стола страшных стариков, заставили бы писателя содрогнуться; остальные дружно закивали.
— Впрочем, бедствия моих родственников меня не касаются, — продолжал Жигонне. — Мое правило — никогда не раскисать ни с друзьями, ни с родными; где тонко, там и рвется. Обратитесь к Гобсеку, он добрый.
Дисконтеры закивали металлическими головами в знак полного согласия с подобной теорией, и, казалось, послышался скрип несмазанных механизмов.
— Да ну, Жигонне, будьте помягче, вам же тридцать лет чулки вязали, — заметил Шабуассо.
— Это тоже чего-нибудь да стоит, — сказал Гобсек.
— Тут все свои, и можно говорить откровенно, — снова начал Митраль, окинув стариков внимательным взглядом. — Меня привело сюда хорошее дельце...
— Зачем же вы к нам пришли, коли оно хорошее? — язвительно перебил его Жигонне.
— Умер некий камер-юнкер, старый шуан... как его... да, ла Биллардиер.
— Верно, — подтвердил Гобсек.
— А ваш племянник жертвует дароносицы в церковь! — сказал Жигонне.
— Не так он глуп, чтобы жертвовать, он продает их, папаша, — с гордостью продолжал Митраль. — Речь идет о том, чтобы получить место господина де ла Биллардиера, а для этого необходимо сцапать...
— Сцапать? Сразу видно судебного пристава, — прервал Митраля Метивье, дружески хлопнув его по плечу. — Вот это по мне!
— Сцапать этого молодца Шардена де Люпо, забрать его в наши лапки, — пояснил Митраль. — И вот Елизавета придумала способ... и он...
— Елизавета! — воскликнул Жигонне, снова прервав его. — Славная девчурка, вся в деда, моего бедного брата! Бидо не имел себе равных! О, если бы вы видели его на распродажах старинной мебели! Какой такт! Какая проницательность! Так что же она намерена сделать?
— Ну и ну, — сказал Митраль, — вы быстро расчувствовались, папаша Бидо. Это недаром...
— Дитя! — сказал Гобсек, обращаясь к Жигонне. — Всегда спешит!
— Послушайте, учители мои Гобсек и Жигонне, — продолжал Митраль, — ведь вам нужно забрать в свои руки де Люпо, вспомните, как знатно вы ощипали его, а теперь вы боитесь, чтобы он не потребовал у вас обратно немножко своего пуха.
— Можно ему рассказать, в чем дело? — спросил Гобсек у Жигонне.
— Митраль — наш, он не захочет сделать гадость своим прежним соратникам, — отвечал Жигонне. — Так вот, Митраль, мы втроем только что скупили долговые обязательства, признание которых зависит от ликвидационной комиссии.
— Чем вы можете пожертвовать? — спросил Митраль.
— Ничем, — отозвался Гобсек.
— Никто не знает, что это мы купили, — пояснил Жигонне. — Нам служит ширмой Саманон.
— Послушайте, Жигонне, — сказал Митраль. — На улице холод, а ваша внучатая племянница ждет... Так вот, вы меня поймете с двух слов: вы оба должны послать двести пятьдесят тысяч франков, в виде беспроцентного займа, Фалейксу, который сейчас мчится на почтовых за тридцать лье от Парижа, а вперед выслал курьера.
— Вот как? — сказал Гобсек.
— Куда же он едет? — воскликнул Жигонне.
— Да в великолепное поместье де Люпо, — продолжал Митраль. — Молодой человек отлично знает те места и на упомянутые двести пятьдесят тысяч франков скупит вокруг лачуги секретаря министра превосходные земельные участки — они всегда будут стоить этих денег. В его распоряжении девять дней, чтобы зарегистрировать нотариальные купчие (имейте это в виду). Если добавить эту землицу к владениям де Люпо, налог на них дойдет до тысячи франков. Следовательно, секретарь получит право быть членом Главной избирательной коллегии, а также самому быть избранным в палату, сделаться графом — словом, всем, чем ему угодно. Вы знаете фамилию депутата, который провалился и был отозван?
