– Финита газэта! – завопил Штыкерголд и лягнул Витю ногой под одеялом.
– Мар Штыкерголд, – с вежливой тоской сказал Витя, – перестаньте вопить мне в ухо и уберите подальше вашу волосатую ногу. Тоже мне, одалиска…
– Ты у менья получишь пицуим! Ты у менья получишь отпускные! – продолжал утомительно скандалить Штыкерголд. – Я тебья упеку у тюрэмну камэру вместье с твоей варьоватой Зьямой! Финита газэта! Иди к нему тепер нанимайся! Он тебья пристроит в свой Нотр-Дам, этот гой обрэзанный!
Зазвонил телефон. Перегнувшись через кардинала и виновато приговаривая «пардон, пардон…», Витя снял трубку. В ней что-то ласково журчало, перекатывались жемчужные струи струнного аллегро реминорного квартета Шуберта «Девушка и смерть».
– Прекратите еврейский базар! – попросил Витя Штыкерголда. – Я ничего не слышу. Алло?
Это был контрабасист Хитлер. Его интересовало несколько специальных вопросов по оркестровым партиям.
– Простите, – сказал Витя. – Я безумно занят. Мне еще сегодня газету делать.
– Финита газэта! – крикнул попугай Штыкерголд.
– Но я ведь увижу вас на репетиции? – утвердительно спросил ласковый Хитлер.
Витя почувствовал тяжесть в мочевом пузыре и подумал, что сейчас придется перелезать через кардинала, который лежал с краю, а это так, черт возьми, неловко, и как это по-французски элегантней выразиться… Не писаться же в постель…
Как на грех, его преосвященство архиепископ Франции успел водрузить на голову папскую тиару. Он достал ее откуда-то из-под Витиной кровати, отряхивая от пыли и качая головой, и это тоже было чертовски неловко – да, под кроватью не подметали с прошлого Песаха…
Витя с извинениями приподнялся, закинул ногу на кардинала и принялся грузно перелезать через него, одновременно пытаясь отвлечь его преосвященство (да нет, его святейшество!) от этого малопривлекательного зрелища.
– А ведь там у вас, в Латинском квартале, в одном симпатичном кабачке на улице Лятран превосходно готовят свинину под белым соусом! Мы могли бы с вами недурно пообедать, – как еврей с евреем, – ваше святейшество! Представляю, хо-хо! – что сказала бы на это Зяма…
Вдруг он обнаружил, что продолжает держать в руке телефонную трубку.
– Витя! Ау! – послышался оттуда голос Зямы. – Ты спишь или спятил?
– Да! – воскликнул он заполошно, просыпаясь. Он сидел на кровати, в полном одиночестве, если не считать старушки Лузы, свернувшейся там, где только что лежал в пыльной папской тиаре кардинал Франции, настоятель Собора Парижской Богоматери, его преосвященство монсеньор Жан-Мари Люстижье.
– Зяма? Который час? – испуганно спросил он. – Что? Ты откуда?
– Я из офиса. Восемь. Ты заболел?
– Я проспал… – простонал он. – Ты… ты не представляешь, что вчера было… Как плевался и визжал старый мудак… Из-за этой статьи, «Кардинал Арончик»… Как я понял, его вызывали в разные малоприятные инстанции и имели как хотели… Соберись с мужеством, Зяма… По-видимому, мы уволены…
– Ничего, рассосется, – сказала она спокойно, хотя уж Витя-то знал цену этому ее спокойствию. – Встань, умойся, надень штаны и приезжай.
Витя повесил трубку, еще мгновение посидел, с тоской и подавленным ужасом вспоминая картины вчерашней истерики господина Штыкерголда…
Потом поднялся и побрел в туалет.
26
– Добрый день, дорогие радиослушатели. Радиостанция «Русский голос» продолжает свои передачи. С обзором последних новостей вас познакомит Вергилий Бар-Иона.
– «На холмах Грузии стаит начная мгла», – как точна заметил великий классик Пушкин, – бодро вступил Вергилий. – А у нас на холмах Иудеи и Самарии стаят паселенцы. Ачередная драма разыгралась сегодня на халме, где жители близлежащего населения Неве-Эфраим устроили деманстрацию пратеста против требавания арабских жителей Рамаллы, также предъявляющих права на вышеназванный холм… В результате патасовки палиция вынуждена была прибегнуть к усмиряющим мерам. Как справедлива заметила еще одна классик поэзии: «Вижу опраметь копий! Слышу: рокот кравей! То Саул за Давидом: Смуглой смертью сваей!»
Сема Бампер ждал, когда освободится студия. Через пять минут он должен был начинать литературную передачу «Отзовитесь, ветераны!». Сема курил и молча слушал словесную иноходь Вергилия.
– Семнадцатый круг Дантова «Ада», – пробормотал он.
– А? – спросил Нимцович, дежурный звукооператор.
– Знаешь, старик, кем я был в прошлой жизни? – задумчиво улыбаясь, спросил его Бампер.
– Ну?
– Угадай! – тихо ликуя, предложил Сема.
– Короче.
– Леонардо да Винчи!
Нимцович поднял глаза от пульта, вздохнул и сказал устало:
– В прошлой жизни ты был эрдельтерьером в небогатой семье.
Фима, инспектор транспортной полиции, дремал в кресле перед телевизором. Время от времени он спохватывался от сна и поднимал с ковра сползавшую с его колен газету «Полдень». Надо было почистить зубы, принять душ, раздеться и лечь – ряд действий, цепочка мышечных усилий, – и немалых усилий! – после тяжелого дня.
А день был таков: они спихивали поселенцев с занятого теми пустынного холма. Что значит – занятого?
Те разбили две палатки, воткнули в землю израильский флаг и расселись вокруг. Пришли как на пикник – женщины, дети, коляски… Ну-с, и полиция, конная наша полиция. Мама, смотри, лошадка!..
Их раввин, молодой рыжебородый парень, размахивал какими-то бумагами – вроде по планам земельного Управления этот холм относится к их поселению. Чудак, при чем тут бумаги…
Вначале, когда полиция только прибыла на место, когда страсти еще не накалились, этот парень – по виду не скажешь, что раввин, обыкновенный поселенец в вязаной, сине-белой кипе, отошел с Фимой покурить. Как думаешь, спросил он, что будет? Фима пожал плечами. Я понимаю, сказал тот, при чем тут вы, вы на службе…
Потом он стал рассказывать про этот холм, за который они, как сумасшедшие, цеплялись. Оказывается, именно здесь в древности был город Ай. И уже лет шесть какие-то археологи-американцы свой кровный отпуск тратят на раскопки. Живут в «караване», и поселенцы их кормят, лишь бы копали. Каждый год ждут, как возлюбленных, – приедут, не приедут? Кроме фундамента нескольких домов и древнейшей синагоги, они раскопали микву с мозаичным полом, маслодавильню с каменным резервуаром и стоком для оливкового масла и огромным тяжелым жерновом.
Вот, смотри, говорил рыжий раввин, арабы ночью пробрались сюда и раскололи жернов. Наверное, это было трудно сделать, но они не пожалели сил. Унести не смогли. Но если отдать им этот холм, они превратят в крошево все памятники нашей истории, которые мешают им доказывать, что нас здесь никогда не было… Послушай, говорил он, вот ты разумный человек, скажи – как можно назвать людей, плюющих на свою великую историю? Ведь все это – он повел рукой в сторону холма – наше национальное достояние…
