Он вспомнил Оксану, которую не видел с той ночи, и на миг
прикрыл глаза. Эх, а может, не надо ему никакой Одессы? Загадать желание: пусть
все устроится, чтобы Оксана стала его женой, а Фаина… А Фаина – Гришкиной.
Пусть. Он бы даже и не ревновал, если б так все случилось. Нарожала бы ему
Оксанка детишек, и жили бы они припеваючи. А то и в самом деле – в Одессу с ней
вдвоем. Ох, елки, как же лучше-то придумать?
От мыслей его отвлек Колька Котик – прибежал, жестами
заставил заглушить машину и проорал:
– Фаина просила тебя до магазина дойти – там, говорят,
конфет привезли. А она сама не успевает!
– В обед дойду! – крикнул в ответ Николай. –
Каких конфет-то?
– Я почем знаю?
В перерыве Николай вспомнил о просьбе жены и, чертыхаясь,
поплелся к магазину. Солнце припекало, и по дороге он успел десять раз мысленно
сказать Файке все, что думает об ее глупой просьбе: «Сладкого ей захотелось!
Сейчас еще в очереди стоять, слушать, как старухи языки чешут…»
В магазине было не протолкнуться: Николай даже внутрь
заходить не стал, присел в теньке на деревянные ступени. Из-за приоткрытых
дверей слышались молодые женские голоса – девчонки стояли возле выхода, и от
Николая их отделяла только стена. Голоса были незнакомые, и тракторист
удивился: «Кто такие? Откуда?»
Насмешливо брошенная фраза заставила его вздрогнуть и
прислушаться.
– Люба, как купалось-то ночью? Водяные за пятки не
хватали?
– Зря вы со мной не пошли! В город вернемся – всем
расскажу! А вы чем будете хвастаться? Как сорняки на колхозных полях пололи?
Дружный смех.
– Ну почему… – возразил другой голос,
тоненький. – Вон, Верка себе красавца в селе приглядела!
– Так Любаша тоже красавца нашла, только молчит, как
партизанка.
– Люб, признавайся, кого ночью выловила?
– Да ну вас! За очередью смотрите, а то без конфет
останетесь! А ты, Верка, болтушка…
– Ну а что я? – снова смешки. – Разве нельзя
говорить? Смешно же вышло с тем парнем, правда?
– Люба, расскажи!
– Расскажи, все равно делать нечего!
– Ой, краснеет! Девочки, вы посмотрите – краснеет!
И снова смех.
– Давайте я расскажу, раз Любка молчит. В общем,
девчата, взбрело в голову нашей Любочке искупаться ночью. Между прочим,
нагишом!
– Не может быть!
– Ну, Любовь Витальевна, ты даешь!
– Не перебивайте, слушайте дальше. И кого, вы думаете,
она встретила на берегу?
– Корову!
– Водяного!
– Председателя сельсовета!
– Хи-хи-хи! И говорит Любка председателю сельсовета
страшным голосом…
– Нет, лучше председатель говорит Любке страшным
голосом: исполни три желания, золотая рыбка!
– Ладно, пусть дальше сама излагает.
– А что излагать-то? Подумаешь, рыбака немножко
подурачила! Ой, у него такое лицо смешное было – вы бы видели! Только Володьке
не говорите, хорошо?
– Вот прямо сейчас пойдем и выложим все твоему
Володьке!
– Точно! Он, наверное, сразу рыбачить ночью побежит.
– Чтобы и ему русалка попалась!
– Или председатель сельсовета! Ха-ха!
Николай сидел с каменным лицом. Затем встал, зашел в
магазин, остановился около дверей. Оглядел всю стайку.
Им было лет по семнадцать-восемнадцать, не больше. Все
тоненькие, как спички, в перепачканных штанах и футболках, белокожие. Одним
словом – городские, хоть и косынки на головах повязаны.
Она стояла в середине – темноволосая, зеленоглазая, с
пухлыми яркими губами. Очень юная – он даже удивился, как мог принять ее за
женщину. Хотя… темно ведь было, да. Сейчас он видел, что не красавица, а просто
очень симпатичная девчонка, единственная из всех с хорошей фигурой: высокой
крепкой грудью, покатыми бедрами.
Николай смотрел на нее, и она залилась краской, опустила
глаза.
– А вам… вам что надо? – с вызовом, за которым
скрывалась робость, спросила одна из девчонок – маленькая, рыжая, с забавными
хвостиками, рожками торчавшими из дырочек в косынке.
– Русалка, значит? – спросил Николай каким-то
чужим, скованным голосом.
Та кивнула, не поднимая глаз.
– Вот оно что. Русалка.
Он покивал как заведенный, стоя на месте, и по тишине,
воцарившейся вокруг, понял, что нужно уходить. Мимо него протиснулась старая
Нонна Иванова, подмигнула, в шутку толкнула в плечо.
– Что киваешь-то, словно телок, а? – Громкий голос
ее разнесся по всему магазину, на них стали оборачиваться. – Вишь, каких
ягодок к нам прислали сорняки полоть? Вот! Посмотрел – и иди своей дорогой,
чай, у тебя жена имеется!
В магазине засмеялись, стали переговариваться. Николай
повернулся и вышел, пошел прочь от магазина. Вслед ему что-то крикнул женский
голос, но он не обернулся. Вот оно что, значит. Русалка.
Ощущение было такое, будто он лежал под солнцем весь день, а
потом его заставили встать. Перед глазами то и дело вспыхивали черные пятна, и
в конце концов Николай вынужден был сесть в траве возле забора, прислониться к
нему спиной. Пятна пропали.
Он восстанавливал в памяти все произошедшее и теперь не
находил в нем ни одной детали, которую нельзя было бы объяснить. На все, на все
находился до омерзения банальный и рациональный ответ, и неожиданная
уступчивость Оксаны обернулась всего лишь тягой похотливой бабы,
воспользовавшейся удобным случаем.
Николай сидел в траве, невдалеке от него прохаживались куры,
и совершенно черный блестящий петух с красным гребешком поглядывал на него
настороженно и одновременно воинственно. Но кур Николай не видел. Он видел, как
рушится любовно придуманная им для себя жизнь – новая, совсем другая, с чистого
листа.
«Не будет тебе Одессы. Не будет моря. И жены Оксаны тоже не
будет. Ничего ты не начнешь, Коля Хохлов, – чудес-то не бывает! А ты хотел
русалку сделать, чтоб она тебе желания исполняла? Во дурень-то, а! Посмотрите
на дурачка, пока он в лес не убежал! Из дерева вырезал… старался… чтоб как
живая, чтоб такая же красавица. Вон она, твоя красавица – в магазине за
конфетами стоит!»
Николай обхватил голову руками и застонал, раскачиваясь.
«Господи, а ведь я поверил – поверил от души и всю жизнь свою уже мысленно
перекроил! Как же так…» Он достал из кармана русалку. Деревянная фигурка лежала
в его ладони, и он поразился, как похоже удалось ему передать то, что он увидел
в симпатичной городской девчонке, решившей побаловаться ночью.
– Талант прорезался, – с циничной насмешкой
протянул он и сплюнул в сторону петуха.
