В кухню забежал Бублик, сунулся носом в свою плошку и убежал
обратно. Из комнаты донесся Костин смех.
– И чем все закончилось? – спросил Сергей.
Маша помолчала, негромко постукивая чайной ложечкой по краю
баночки с вареньем.
– В конце концов он ее избил, – наконец негромко
сказала она, не глядя на мужа. – Сильно. Из больницы ее забрала бабушка, и
больше я о Юльке ничего не знаю. И что сталось с ее папашей – тоже, потому что
мы скоро переехали из того района. Поэтому я не могла не помочь этой девочке…
Кате… понимаешь?
– Понимаю, – кивнул Бабкин: он и в самом деле
понимал. – Ладно. Только скажи мне, куда мы денем терьериху?
– Тетушка хотела второго в пару своему Бублику? Хотела.
Вот и прекрасный случай, если Катя не придумает, куда ей пристроить собачку. Но
я отчего-то думаю, что у нее хватает проблем и без того, чтобы искать хороших
хозяев чужой псине.
Ночью Сергей встал, попил воды, вернулся в комнату. Маша
спала, уткнувшись лицом в его подушку. На кресле возле кровати лежали два
терьера, свернувшись в клубки. Один из них сопел, но Бабкин не разобрал, какой
именно. Он присел на кровать и провел рукой по рыжим пушистым волосам Маши.
– Я тебя люблю, – стесняясь самого себя и своих
слов, сказал он спящей жене. – Можешь еще хоть десяток таких же принести.
Я все равно тебя люблю.
Кто-то из собак прерывисто вздохнул, и Сергей рассмеялся в
темноте.
Глава 8
Лето 1984 года. Село Кудряшово
Пашка толкнул скрипящую калитку, вошел во двор, по которому
бродили сонные грязно-белые куры.
– Марья Авдотьевна! Вы где?
Старуха вышла из-за дома, прищуриваясь.
– Да это никак Паша пожаловал? Точно, он! Ай, голубчик,
дай расцелую тебя!
Буравин покорно дождался, пока бабка обмусолит его со всех
сторон.
– Марья Авдотьевна, я ненадолго. Вот, мамка просила
передать. – Он протянул лекарство, привезенное теткой из города.
– Спасибо, Пашенька, спасибо! Ты понимаешь, спина болит
– сил никаких нет! И настои делала, и припарки – ничего не помогает! Проходи,
проходи, обедать будем.
Продолжая причитать о своих болячках, Марья Авдотьевна
затащила парня в дом. Пашка поначалу отпирался для виду, потом согласился –
есть и в самом деле хотелось. И не зря же он в Кудряшово тащился за пять
километров!
– Красавец ты, Пашенька, красавец! – приговаривала
старуха, накрывая на стол и поглядывая на высокого голубоглазого парня. –
А загорел-то дочерна!
Пока он уплетал окрошку, Марья Авдотьевна с гордостью
рассказала, что кудряшовскую церковь, в которой последние годы был склад,
собрались реставрировать.
– Церковь-то, оказывается, какая-то особенная! Ее из
самой Москвы человек приехал смотреть. Будет указания давать, что да как
делать. У меня остановился. Я как сказала, что нарисовать ее могу, так он и
загорелся – нарисуйте, Марья Авдотьевна, да расскажите! Вот, вечером
художествами займусь. – Она довольно рассмеялась. – Рассказывай, что
новенького у вас?
– Да ничего, – промычал Пашка, допивая вкуснейший
холодный квас. – К мамке в гости сестра с мужем приехала из города. Вся из
себя такая фря! А как батя на стол картошку жареную поставил, так и забыла обо
всем – только что ложку не съела!
Он расхохотался, вспомнив тетю Зину.
– Нос от всего воротит, привередливая. А муж-то у нее
ничего мужик, только болезный какой-то. Сидит, на солнце греется. Точно
ящерица. Мамка с батей головы сломали, что бы ей подарить – у нее день рожденья
скоро.
Он доел, отодвинул тарелку и встал, с сожалением глядя на
старушку.
– Пора мне, Марья Авдотьевна. Хорошо у вас, да только
дома работы по горло.
Та засуетилась, забегала по дому, ища, что бы дать ему с
собой. Наконец неизвестно откуда был вытащен большой мешок, от которого
умопомрачительно пахло сушеными грибами.
– На, Пашенька! Держи, мальчик. Пусть мамка пирогов
напечет. Я-то уже старая для такого баловства, а она сестру побалует.
Пашка покачал головой – грибов у них и самих было
вдоволь, – но мешок взял, чтобы не обижать бабульку. У нее родственников
никаких нет, а с тех пор, как умерла Пашкина бабушка, с которой дружила Марья
Авдотьевна, не осталось и подруг. Семья Буравиных заботилась о старушке, как
могла, хотя что это была за помощь – из другого села! Если бы рядом жили…
– Побегу я, Марья Авдотьевна, – сказал
Пашка. – За окрошку спасибо!
– Подожди, милый, подожди… – Старушка рылась в
ящике старого комода. – Нинке-то я гостинец нашла, а вот тебе никак не
разыщу!
– Да какой там гостинец, бросьте!
– Да подожди ты, прыткий! Куда же я ее… Ага, вот ты
где, голубушка!
Марья Авдотьевна вытащила из-под груды пожелтевших скатертей
небольшую деревянную фигурку и протянула Пашке. Тот молча посмотрел на русалку,
лежащую в морщинистой грубой ладони, затем перевел непонимающий взгляд на
старушку.
– Это чего? Игрушка? Зачем она мне?
– Да бери, бери! – хозяйка насильно всучила ему
русалку. – Как зачем! Тетке подаришь! Скажешь – на память, сам вырезал.
«А что? Мысль!» Пашка рассмотрел фигурку, ухмыльнулся.
Ничего сделано, красиво. Грудь, бедра, зад – все на месте. Ишь, русалка!
– Ну спасибо. – Он сунул поделку за пазуху. –
Откуда она у вас?
– Соседка подарила, дурья голова. Говорит, она желания
исполняет. – Марья Авдотьевна хихикнула, вспомнив Наталью. – Как была
глупой, прости господи, так и осталась.
– Чего делает? – не понял парень. – Желания
исполняет? Как так?
– А вот так! Махнет хвостом – будет тебе, Паша, сундук
с золотом! Махнет другой раз – появится девица-лебедь. – И Марья
Авдотьевна неожиданно прошлась по комнате, мелко перебирая ногами и плавно
взмахивая рукой. – Махнет третий – и появится перед тобой батька с ремнем,
чтобы не пил ты больше, Паша, и сундуков с девицами-лебедями не видел с пьяных
глаз.
Парень рассмеялся.
– Ясно. Да я непьющий.
– Вот и славно. Значит, завидный из тебя жених,
Пашенька.
Пашка распрощался с говорливой старушкой и, чуть не забыв
мешок с сушеными грибами, отправился в свое село.
Они вышли из леса у самой окраины села – трое невысоких,
жилистых, с широкими скуластыми лицами. Встали на дороге. Самый младший,
Кирилл, повозил босым пальцем в песке и, сплюнув, лениво бросил:
– Слышь, Буравин! Поговорить не хочешь?
– О чем мне с тобой говорить? – мрачно спросил
Пашка, останавливаясь и засовывая руки в карманы. «Вот же черт. Нет бы мне
другой дорогой пойти».
