– Правильно, – подал голос средний из
Сковородовых. – С тобой уже говорили. А ты все не понимаешь.
– У них в семье все такие непонятливые, у
Буравиных-то, – издевательски объяснил старший. – Батьке его тоже
намедни что-то объясняли, так всю морду разбили, прежде чем понял. Говорю же –
непонятливые.
Троица засмеялась. Пашке кровь в лицо бросилась.
– Что несешь-то? Отец спьяну подрался! – выкрикнул
он, делая шаг вперед и подбираясь для драки.
– Спьяну? Ну а нам для этого дела пить не нужно.
В следующую секунду на Пашку налетел вихрь, в котором он
различал только кулаки. На пятом ударе перестал различать и их. Он пытался
отбиваться, но силы были неравны, и осознание этого лишало Пашку последней
способности к сопротивлению. Перед глазами мелькнуло злое лицо Кирилла, и
Пашка, изловчившись, изо всех сил врезал в противную скуластую рожу. Это было
последнее, что он успел сделать перед тем, как удар старшего из братьев
Сковородовых свалил его с ног.
– Будешь, гнида, еще за Оксаной ходить, а?
Пашку пнули в живот, и он застонал. Перед глазами стояла
красная пелена, во рту было солоно и противно. Он сплюнул, попал на чью-то
босую ногу и получил новый удар, болезненней предыдущего.
– Будешь, тебя спрашивают?
Кирилл присел на корточки, схватил Пашку за волосы, ткнул
его лицом в песок.
– Тебе по-хорошему сказали, а ты, Паша, не понял. Скажу
второй раз, по-плохому – не лезь к ней! Не по твоим соплям Оксана!
– А будешь лезть, – снисходительно заметил сверху
средний брат, Колька, – станешь песочек есть.
Все трое заржали. Пашка выплюнул песок, мотнул головой.
– Вот и погутарили, – подытожил Кирилл. –
Смотри, Паша! Сегодня ласковый разговор был, понял? В третий раз такого не
дождешься.
Сквозь красноватую пелену перед глазами Пашка видел три пары
ног, удаляющихся по проселочной дороге. Он моргнул, почувствовав резь в глазах,
сел и провел рукой по лицу. На ладони остался грязно-кровавый след. Ощупал
языком зубы и с облегчением убедился, что вроде бы все целы. А вот нос, из
которого беспрерывно капала кровь, оставляя темные вмятинки в пыли, на ощупь
показался ему свернутым.
– Вот же гады, а! – сдерживая слезы, сказал
Пашка. – Втроем на одного!
Самым обидным для него было не то, что его избили, –
этого он подсознательно ждал с того вечера, как пошел провожать после танцев
красавицу Оксану, опередив нагловатого Кирилла. С братьями Сковородовыми редко
кто в селе связывался: за ними ходила слава парней отчаянных, готовых на
многое. Нет, Пашка испытывал горькое унижение от того, что его ткнули лицом в
песок, как беспомощную собачонку или напакостившего кота.
Он вытер о рубашку разбитые костяшки пальцев и беспомощно
выругался. Сволочи! Вот сволочи! И ведь ничего не поделаешь, не видать ему
теперь Оксаны как своих ушей, если только он не решит, что красавица ему важнее
собственной жизни. Сковородовы словами зря не бросаются: вилами в бок ткнут – и
прощай, Паша Буравин. «Кирилл у них заводила, даром что младший. Он же и ткнет,
не погнушается. Хорошо, если насмерть, а ну как покалечит?»
Нещадно болел правый бок, и Пашка, поморщившись, расстегнул
рубашку и ощупал ребра. Когда из-за пазухи выпала деревянная фигурка, он понял,
отчего так болело, и помянул недобрым словом Марью Авдотьевну. Впрочем, в
следующую секунду устыдился: «Она мне помочь хотела, а я ее матом крою. Что она
там говорила про русалку? Желания исполняет?»
Он шмыгнул носом, вытер перепачканные ладони о рубашку,
которая теперь была не намного чище. Так же аккуратно, сам не зная зачем, обтер
русалку. Положил ее на ладонь и провел пальцем по гладкому дереву.
– Эх, исполняла бы ты и в самом деле желания!
«И что бы ты загадал?» – спросил в голове чей-то чужой
голос, не Пашкин.
– Что загадал? Уж придумал бы, что!
Он задумался на секунду, вспомнил, как задохнулся дорожной
песочной пылью, и его охватила ярость.
– Чтобы Кирилл сдох, вот что бы я загадал! Чтоб его
самого, гада, кто-нибудь вот так… мордой… в песок… – Пашка всхлипывал,
бормотал себе под нос. – И пусть там полежит, зараза! А потом раз, и все –
нету Кирилла Сковородова! Исчез! Жил, жил, да весь кончился. Сволочь! – Он
и сам не заметил, как перешел на крик.
На деревянную фигурку упала капля крови и растеклась по ее
тонкому лицу.
Пашка разом опомнился, стер кровь, вытер слезы. «Совсем я с
ума сошел. Сижу в пыли, на дороге, ору на деревяшку. Вроде и не били меня
сильно-то по голове…»
Он встал и, прихрамывая, пошел к дому, сворачивая к
огородам.
Вечером Пашка помогал отцу разбирать блесны. Мать стонала и
охала, время от времени порываясь то протереть сыну лицо каким-то особым
отваром, то приложить медных пятаков. Пашка хмуро отворачивался. Пятаки он
приложил и сам, как только пришел домой, а отвар вонял так, что перебивал даже
запах сушеных грибов Марьи Авдотьевны, заботливо перебираемых матерью на
предмет проживания в них червяков.
– Зачем же ты в драку-то полез? – причитала
мать. – Вот отправила дурака на свою голову к тетке Марье!
– Никуда я не полез! Бать, скажи ей.
– Перед Зинкой стыда не оберемся! Приехала в кои-то
веки погостить, и на тебе – племянник весь такой красивый, что хоть не смотри
на него! Сделал подарочек ко дню рожденья!
– Пусть и не смотрит, – огрызнулся Пашка и
вспомнил про русалку, которую собирался подарить тетке. – Бать, я сейчас…
Он вышел на крыльцо, вспоминая, куда же сунул впопыхах
русалку, когда вернулся домой. За забором раздался свист, а затем громкий
мальчишеский голос позвал:
– Се-ре-е-га! Сто-ой!
Пашка походил по двору, ругая себя за забывчивость. Парнишка
на дороге все свистел, и свист мешал Паше сосредоточиться.
– Се-ерый! Иди сюда!
– Ты чего орешь на все село? – вполголоса спросил
Пашка, подходя к калитке и вглядываясь в темноту. – Догони своего Серегу и
кричи ему в ухо.
Из сумерек вынырнула тощая фигура, подбежала к забору.
– Как не орать? – сказал запыхавшийся
мальчишка. – Слышал, что случилось?
– Что? – Пашка поморщился. «Здорово! Значит, все
село уже языками чешет, что Кирилл Сковородов отвадил Буравина от девчонки».
– Парня прирезали возле заводи! Он с братьями шел, а на
него наскочил кто-то из возничинских и давай спьяну ругаться. Он – за нож,
другой – за нож, и налетели друг на друга! Разлетелись – а один мертвый…
В голосе мальчишки звучало возбуждение.
– Какими… братьями? – выдавил Буравин. –
Когда?
– Со своими двумя братьями! Не помню, как их зовут, они
всегда по трое ходят. Вот младшего-то и того… Теперь, значит, будут по двое
ходить. – Парнишка глупо хихикнул. – Недавно все случилось, еще и
милиция приехать не успела. Он на берегу лежит. Побегу к заводи! Говорят, там
народу собралось…
