К его приезду тот уже приготовил снимки.
– На корпоративе снимали, – объяснил он, выводя на
экран компьютера фотографии. – Поэтому здесь все, но некоторые в нетрезвом
виде. Стоп! Нет, не все: Викуловой не хватает.
Он покосился на Сергея, но защищать Катю не стал.
– Викулова не нужна, – покачал головой
Бабкин. – Этих достаточно. Спасибо, Игорь Сергеевич.
Он перезвонил Илюшину, удачно оказавшемуся на улице, и
поинтересовался, что ему делать со снимками пятнадцати пьяных сотрудников
„Эврики“.
– Как что? – удивился Макар. – Вышли их мне.
– А ты не забыл, что коммуникатор ты отдал в ремонт две
недели назад? – в свою очередь удивился Бабкин. – Или ты живешь на
складе факсов-принтеров-ксероксов? У меня есть распечатанные снимки, есть на
флешке. А толку-то? Могу почтой отправить в твое Кудряшово. Как раз через
месяц-другой дойдут. Если не потеряются по дороге.
– Записывай номер факса. Вышлешь на него, сделаешь
приписку: Анатолию Ивановичу. Понял?
– Кто такой Анатолий Иванович? – недоверчиво
спросил Сергей.
– Местный гробовщик. Але, Серега, ты чего молчишь?
Опять связь пропала?
– Какой еще гробовщик? – выдавил Сергей.
– Обычный немолодой гробовщик. В Темникове живет
хороший человек, делает резные гробы на заказ для всей области. Двоюродный брат
здешнего таксиста, к слову сказать. А таксист, ты не поверишь – приятель мужа
Натальи Котик.
– Кто такая Наталья Котик? – спросил Бабкин,
чувствуя себя героем горячо любимого мультика, в котором парень-пройдоха
дурачил злого волшебника. „Какой тулуп? Какой заяц?“ – мелькнуло у него в
голове.
– Очередное звено в цепочке, на которое я случайно
попал.
– На хромой блохе с того берега моря? – не
выдержал Сергей.
Макар замолчал. Затем хмыкнул и сказал:
– Завтра я поеду в город к одиннадцати, так что не
торопись отправлять снимки сегодня. Лучше выспись как следует. Я чувствую, тебе
это просто необходимо, мой впечатлительный друг.
Он повесил трубку, прежде чем Бабкин успел сказать, что до
сих пор его действия не увенчались успехом, и пока Сергей перезванивал, вышел
из зоны действия сети. Обругав и Макара, и связь, злой Бабкин вернулся домой и
стал думать, к кому обратиться завтра, чтобы получить полные распечатки
переговоров всех людей, работающих в „Эврике“ и „Фортуне“.
Катя возвращалась с работы одна – она успела найти по телефону
два подходящих варианта с комнатой и теперь собиралась посмотреть ближний из
них. Москву уже начали украшать перед Новым годом, и между рекламными
растяжками висели гирлянды, словно мостики от одной стороны улицы до другой.
Ветер дул слабый, но Катя так привыкла мерзнуть в своем
пуховике, что по привычке ежилась и втягивала голову в плечи. Капитошин
уговаривал ее купить полноценную теплую куртку, но Кате психологически тяжело
было потратить большую сумму денег только на себя одну. Она привыкла отдавать
все, что зарабатывала.
Подумав о семье, Катя вспомнила, что звонила маме пять дней
назад. Пять дней! Господи, как давно! Пять дней назад она еще мучилась,
убежденная, что Андрей не хочет никаких отношений с ней и мечтает остаться один
в своей квартире без штор.
„Позвони сейчас же, – посоветовал внутренний
голос. – Ты так много врала ей, что очередное вранье ничего не изменит“.
Катя спряталась от ветра за угол дома, достала телефон
озябшими пальцами, но тут ее внимание привлекла пара: женщина и мужчина,
закутанные в шарфы так, что нельзя было разглядеть лиц, вылезли из машины,
припаркованной рядом с домом, за которым она пряталась, и прошли мимо Кати.
Что-то в облике мужчины показалось Кате смутно знакомым.
– Я не верю, – захлебывающимся, высоким голосом
говорила женщина. – Просто не верю! Юрочка, я молиться на тебя буду!
Ее спутник что-то глухо ответил – Катя не разобрала, что
именно, – и взял женщину под руку. Та провела рукой по лицу, и Кате
показалось, что она плачет.
Со странным ощущением, что ей просто необходимо пойти за
этими людьми, Катя сунула телефон в карман и сделала несколько шагов. Пара
перед ней неожиданно остановилась, и женщина прислонилась к мужчине, уже не
сдерживая слез.
– Сонечка, – со страданием в голосе сказал ее
спутник. – Прошу тебя, возьми себя в руки.
Мимо проходили люди, бросая на них косые взгляды, и Катя
отошла в сторону, встала перед киоском с газетами и журналами.
– Я поверить не могу, – донесся до нее прерывистый
женский голос. – Слезы сами текут. Прости, Юрочка…
– Так давай вернемся в машину, ты выплачешься, и мы
пойдем к врачу, – с раздражением в голосе сказал мужчина. – И не
будем стоять посреди улицы и ждать, пока ты придешь в себя. Никите нужна наша
помощь, а не наши слезы, и, наконец-то, мы можем ему помочь! А ты без конца
рыдаешь.
– Все-все-все… Сейчас, дорогой, сейчас. Все, уже все
прошло.
Она обернулась, ища урну, чтобы выкинуть бумажный платочек,
и обнаружила одну рядом с киоском печати. Подошла, бросила белый комок и снова
всхлипнула. Мужчина медленно пошел прочь, засунув руки в карманы, но при этом
держа спину очень прямо.
В сумочке у женщины что-то зажурчало, и Катя не сразу
поняла, что это звонит телефон. Вглядываясь для вида в обложки с лицами,
улыбающимися одинаковыми белоснежными улыбками, она внимательно вслушивалась в
разговор.
– Лена? Да, Леночка, это я. Не могу сейчас, милая, мы с
Юрочкой идем беседовать с врачом. Да нашли! Сама не верю, господи, столько сил
на это положила, а тут Юра все достал, и теперь нужно только с врачом
договориться, когда они начнут курс. Дорого, милая, очень дорого. Если бы не
Юрочка… Да. Да. Все, Леночка, прости, потом поговорим, я опаздываю.
Она вернула телефон в сумку и бросилась догонять своего
Юрочку.
– Юрочка, значит, – задумчиво произнесла Катя,
глядя вслед паре. – Вот, значит, как…
Забыв о том, что собиралась звонить маме, Катя огляделась в
поисках ближайшей станции метро и быстро побежала к подземке.
На следующее утро красавец мужчина Юрий Альбертович Шаньский
вошел в офис „Эврики“ и тут же наткнулся на Снежану Кочетову.
– К шефу забеги, – бросила она. – Он тебя два
раза спрашивал.
Перебирая в голове клиентов, с которыми могли возникнуть
проблемы, Шаньский постучал в белую дверь и заглянул в кабинет.
– Заходи, – без выражения сказали от стола.
Войдя, Юрий Альбертович обнаружил в кабинете, кроме Игоря
Сергеевича, незнакомого ему мужика лет тридцати пяти с коротко стриженной
башкой („под уголовника“, – как называл такие стрижки Шаньский) и с
впечатляющими габаритами.
