Дочь посмотрела на нее диким взглядом и прошла мимо. От нее
пахнуло сыростью и травой. Ночи стояли уже холодные, и Григорий со Светланой
боялись даже думать о том, где была их Фая.
Переодевшись и умывшись, Фаина отправилась к Наталье Котик. Она
ничего не обдумывала: просто знала, что заберет русалку, потому что та должна
принадлежать ей по праву. Коля завещал бы ее ей, но забыл, или просто не
подумал о своей жене. Ничего, она сама о себе подумает.
Увидев красавицу Наталью, светящуюся от счастья, Фаина
решила, что сложностей не возникнет. И так видно было, что свое желание глупая
жена Котика уже загадала. Значит, русалка ей больше не понадобится. И когда
услышала, что та отдала русалку соседке несколько дней назад, не поверила своим
ушам.
У нее хватило силы воли выслушать соболезнования Наташки с
непроницаемым лицом. Но когда вдова Николая вошла в соседний двор, мелкий рыжий
пес шарахнулся от нее в сторону и только боязливо тявкнул вслед, когда она
поднялась на крыльцо.
Но и тут она опоздала. Русалку забрал приезжий из Москвы.
Фаина возненавидела его дикой ненавистью, как только увидела, потому что он
нагло украл ее счастье, обманул глупую старуху, не заплатив ей ни копейки.
Женщина не верила в то, что фигурка понадобилась Вотчину для исследований, а
когда узнала, что он, так же как и она сама, приходил к жене Котика, догадка ее
стала уверенностью.
„И он тоже знает, – нашептывал ей внутренний
голос. – Увезет с собой, загадает свое желание, и ей не найти его никогда.
Продаст, продаст за большие деньги то, что Коля должен был тебе оставить.
Счастье твое продаст“.
Фаина придушила бы мелкого лысого мужичка на месте, но
понимала, что действовать нужно иначе. На ее беду, гость вскоре собирался
уезжать, а русалку повсюду таскал с собой, поэтому от намерения выкрасть
фигурку пришлось отказаться.
Она выследила Вотчина и, увидев, как он выходит из дома
Левушина с таким видом, будто в него ударила молния, убедилась в своей правоте
окончательно. От ярости Фаина стала просчитывать все на шаг вперед и
действовать так быстро, как раньше не умела.
Она метнулась домой, нацепила на себя первые попавшиеся
отцовские шмотки – старые спортивные штаны и кофту, схватила марлевый мешок,
который мать приготовила для трав, и быстро прорезала две дырки для глаз. Она
собиралась убить вора, но понимала, что ее могут увидеть другие люди, и на этот
случай нужно было обезопасить себя.
Догнав его почти у дома Марьи Авдотьевны, Фаина увидела, что
Вотчин пошел короткой, но темной и нехоженой тропой, и решила, что судьба на ее
стороне, раз ведет нового владельца русалки к ней в руки. Но вор сбежал. В
последнюю секунду, когда она готова была ударить его отцовским ножом, ни
секунды не сомневаясь, что это правильно и справедливо, он почуял что-то и
бросился прочь, как трусливый заяц. А на следующее утро исчез из села навсегда,
захватив с собой то, что должно было принадлежать ей, Фаине.
Две недели после этого она пролежала на кровати, вставая
только затем, чтобы дойти до уборной. Что творилось в ее голове, не знал никто,
и даже мать не догадывалась, о чем думала дочь, когда стонала по ночам и
впивалась зубами в подушку, раздирая наволочку до дыр. „По мужу страдает. Ой,
горе-то какое, горе…“
Спустя две недели Фаина встала со своего дивана, исхудавшая
и страшная, и сказала отцу и матери, что уезжает из села. Перекрестившись,
Светлана отправила ее к дальним родственникам в город, и с тех пор Фаина
Хохлова возвращалась в село один раз – на похороны отца. Когда мать постарела,
она забрала ее к себе в Москву, куда переехала к тому времени за мужем, сменив
и фамилию, и имя, которое напоминало ей о том, какой глупой деревенской бабой
она была раньше.
Став Эммой, она начала ощущать себя иначе. Имя
дисциплинировало ее: оно было умным, красивым, сдержанным, и ему нужно было
соответствовать. Фаина-Эмма не стала менять профессию, к которой, как
выяснилось, у нее были способности, и с тридцати лет со сменой имени
окончательно начала новую жизнь, приспосабливаясь к огромному городу и только
изредка видя в своих снах… нет, не покойного мужа, а удивительной красоты
русалку, которую он показывал ей за несколько дней до смерти.
– Чего же вы испугались тогда в коридоре? –
негромко спросила Катя, вырывая Орлинкову из ее воспоминаний. – Вечером,
на следующий день после того, как убили Вотчина?
Эмма Григорьевна не хотела ничего объяснять этой красивой
девочке, глядевшей на нее растерянно, словно Орлинкова обидела ее. Тем более
что случившееся тогда до сих пор вызывало у нее сердцебиение. Идя по коридору,
в тени возле лифта она вдруг увидела покойного Вотчина, который ждал ее. В одну
секунду все деревенские корни проснулись в ней, и Эмма снова ощутила себя
Фаиной, которой бабка рассказывала об оживших покойниках, о призраках убитых
людей, что являются убийцам, и прочие страшные истории. Стоя в коридоре, она
испытала животный ужас и едва не закричала от страха, увидев, что тень
шевельнулась. Но Викулова, оказавшаяся рядом, рассеяла ее страх, хотя
Орлинковой пришлось выпить успокоительное, когда девушка ушла. „Призрак…
подумать только…“ – Она пыталась издеваться над собой, но руки у нее дрожали до
тех пор, пока она не села за руль машины. Только тогда Эмма Григорьевна смогла
успокоиться.
– Меня, – вдруг сказал Капитошин. – Думаю,
что меня.
– А ты здесь при чем?
– Я там стоял, – объяснил Андрей, не сводя глаз с
Орлинковой. – Ждал Викулову.
– Что?! – не поверила Катя.
– Тебя ждал, – нехотя повторил Капитошин.
Ему было неприятно признаваться, что он целый час ждал в
машине, когда Катя выйдет из офиса, и в конце концов, не дождавшись, поднялся
за ней наверх в надежде пригласить ее поужинать. Но оказалось, что, кроме Кати,
в офисе осталась Орлинкова, и Андрей, зря проторчав возле лестницы, вынужден
был уйти. Капитошин понимал, что вел себя, как мальчишка, стесняющийся
пригласить девочку при всех на танец, но признаваться в этом не собирался.
Достаточно того, что Кошелев, категорически не одобрявший никаких личных
отношений на работе, смотрел на него с подозрением.
– Так это были вы? – поразилась Эмма
Григорьевна. – Вы?!
– А вы кого увидели? – немедленно спросил
Макар. – Призрак убитого вами человека?
Она вздрогнула и поджала губы. Ей не нравилось выражение
„убитого вами“. Про себя она предпочитала думать, что воздала вору по заслугам.
Орлинковой стало смешно от того, что даже этот проницательный сыщик не
догадался, как она заставила старого дурака открыть дверь.
– Я – жена мастера, который сделал вашу русалку, –
сказала она по телефону, когда с пятой попытки дозвонилась в нужную
квартиру. – Вы знаете, что он сделал три фигурки? Русалка – только одна из
них. Две другие хранятся у меня, я собираюсь их продать.
Любопытство старика победило осторожность, а Эмма
Григорьевна умела быть очень убедительной. Впрочем, ей не пришлось врать о том,
что о коллекционере она случайно услышала от коллеги. Он впустил ее в квартиру,
и она поразилась тому, как хорошо выглядит человек, которого она запомнила
мелким, незначительным и серым от страха. Орлинкова предположила, что он уже
загадал русалке свое желание и у нее не возникнет проблем с тем, чтобы купить
ее. Но она ошиблась.
