Для этого он сходил к Марьиному омуту, срубил молоденькую
иву, притащил домой, обтесал от веток и долго рассматривал оставшийся обрубок.
Наконец, пробормотав что-то себе под нос, отрубил самую широкую часть и начал
вырезать.
Фаина ходила вокруг мужа кругами, но Колька – исключительный
случай! – на ее упреки не реагировал, а только молчаливо кивал, и лицо у
него было замкнутое и отрешенное. Сплетники врали: ни под каким кустом Фаина
Николая не находила и ветками его не хлестала, поскольку повода не было: муж
пришел домой хоть и поздно, но сам, разговаривать с супругой не стал и сразу
лег спать, отвернувшись к стене.
И вот с утра занимался сущей ерундой, пользуясь тем, что на
работу не нужно идти.
– Как будто у него по дому дел нет! – громко
ворчала Фаина. – Заняться ему нечем: нашел себе игрушку! В детство впал от
водки, что ли? Машинку себе стругаешь?
Николай не отвечал. По совести говоря, его молчание и
необычное поведение начали настораживать жену: вместе они прожили три года, и
Фаина прекрасно знала, что муж за словом в карман не лезет.
– Коль, ты чего делаешь-то, а? – более миролюбивым
тоном спросила она, тихонько подходя сзади и рассматривая фигурку
женщины. – Господи, никак портрет мой?
Фаина расхохоталась, но подавилась смехом, поймав взгляд
мужа. Тот резко обернулся и смотрел на нее взглядом не то презрительным, не то
злым.
– Чего это ты на меня так вылупился, а? Чего? Сидит,
бабу строгает, еще огрызается!
Николай спрятал заготовку в карман, собрал инструменты и
ушел на дальний двор – за погреб. Фаина только головой покачала – нет, вы
посмотрите на него!
За погребом он достал фигурку и долго вглядывался в нее.
Затем продолжил работать – увлеченно, самозабвенно, забыв обо всем. Николай
отродясь ничего не вырезал и не замечал за собой таких способностей, но в это
утро в него словно вселилось что-то: он чувствовал дерево, и ему казалось, что
нож сам движется в его руках. Он знал, где нужно снять слой толще, а где тоньше,
как провести линии, чтобы появились очертания лица. Николай видел, что кукла
получается грубоватой, что нос еле намечен, а глаза, наоборот, чрезмерно
усилены, вырезаны глубокими провалами – но это было не важно. Самое главное,
что в фигурке начало проступать сходство с ночной красавицей, и с каждым
движением руки оно становилось все явственней.
Николай пропустил обед, отмахнувшись от жены – сейчас он
воспринимал ее как почти незнакомую назойливую бабу, мешающую закончить
фигурку, – никак не отреагировал на появление Мишки Левушина, пришедшего
разузнать, как дела у приятеля. Николай краем уха слышал доносившиеся до него
отголоски скандала – Фаина визгливо выговаривала Левушину что-то об алкоголиках
и смерти под забором, – но они задевали Хохлова не больше, чем гавканье
собак через пять дворов. Единственное, что имело значение, – фигурка в его
руках. Она оживала. Линии ее тела были почти совершенны. Он чувствовал, что
получается то, что должно получиться, и его охватывало странное ощущение
счастья и тоски одновременно.
К вечеру он закончил. И первый раз за весь день поднял
голову, огляделся вокруг.
Солнце садилось, и от деревьев протянулись длинные тени.
Вдалеке на дороге мычали коровы, и слышалось пощелкивание кнута Васьки-пастуха.
– Коров гонят… – протянул Николай. – Это ж
который час?
– Да не гонят, а пригнали! – Из-за погреба
показалась Фаина. – Я уж и Зорьку подоила, пока ты тут… баловался.
Поведение мужа испугало Фаину, и она, подумав, решила не
продолжать ссору. Кто его знает, чего ему в голову взбредет!
– Мне-то покажешь, что сделал?
Голос у жены был веселый, почти ласковый, и Николай,
поколебавшись секунду, протянул открытую ладонь с лежащей на ней фигуркой.
– Русалка?! – Фаина не верила своим глазам. –
Колька, ты что, весь день русалку вырезал?
Ответ был очевиден: на ладони мужа лежала деревянная фигурка
русалки – длинные волосы, изгибающийся кверху рыбий хвост, тонкие руки,
которыми женщина-рыба обнимала себя. Фаина взяла фигурку, Николай, к ее
удивлению, безропотно отдал результат своей работы.
Жена смотрела на игрушку. Нет, это была не игрушка! На
первый взгляд грубоватая, маленькая деревянная скульптура поражала красотой и
силой, исходившей от нее. В ней чувствовалось что-то языческое – выразить это
словами Фаина не умела, хотела сказать «древняя», но споткнулась на полуслове.
От русалки пахло свежим деревом и почему-то едва уловимой нежной сладостью.
– Зачем она тебе? – спросила Фаина наконец. –
На выставку, что ль, какую?
– Выставку? Да нет, это я так… для себя.
Он протянул руку, и Фаина с большой неохотой отдала фигурку.
Она сама не могла объяснить, что ей не нравится, но чувствовала себя так, будто
в ее доме появилась чужая баба – молодая, красивая, наглая.
– А ты, оказывается, по дереву вырезать умеешь. Не
знала. Руки-то, Коль, у тебя золотые… – Фаина попыталась подластиться к
мужу, но тот не ответил: все разглядывал свою русалку. – Смотри,
приревную, – полушутя-полусерьезно пригрозила она.
Николай рассеянно глянул на нее, кивнул и пошел к дому.
– Ужинать когда будем? – крикнул он от
дверей. – Есть хочется.
– Да вот сейчас и будем, – пробормотала в ответ
жена, думая о странной скульптуре. «Ох, не к добру Колька затеял все это».
«Если буду я у тебя – любое желание выполню…»
На село опустилась ночь. Николаю не спалось. Жена уснула, и
он осторожно встал, подошел к открытому окну, из которого тянуло ночной
прохладой.
– Куда, Коль? – недовольно пробормотала сонная
Фаина.
– Спи. Покурить захотелось.
Оделся и вышел на крыльцо. Сторожевой Черныш удивленно
поднял голову, посмотрел на хозяина, глухо проворчал и снова положил лобастую
башку на лапы.
– И ты спи, – сказал ему Николай, доставая из
кармана русалку. «Вот ведь… придумал себе глупость…»
«Разве глупость? – спросил внутренний голос. – Ты
ж ее видел своими глазами».
– Так коли глаза были пьяные, много ли с них спросу?
«А как обнимала она тебя – помнишь? Или тоже спьяну
почудилось?»
Ощущение холодных рук на своей шее Николай помнил очень
хорошо.
– Желанница ты моя… – прошептал он, проводя
пальцем по волосам деревянной русалки. – Как проверить-то, а? Как?
Он задумался. Дожив до двадцати пяти лет, Николай имел
желания простые и в целом легко осуществимые: чтобы еда была, когда кушать
хочется, чтоб было, что выпить с мужиками, да всегда хорошая баба под рукой.
Ну, неплохо, конечно, если б работы было поменьше, но Николай понимал: без
работы – никуда. Да и машины он любил с детства, а к трактору своему относился
едва ли не лучше, чем к жене.
