Туман стелился клочьями, то густея, то почти исчезая. Лучи утреннего солнца слегка поблескивали на камнях. Любопытная пичужка уставилась на него с соседнего надгробья. Линли едва замечал все эти подробности, но он знал, что Дебора запечатлеет их все.
Где же Сент – Джеймс? Наверняка сидит где-то поблизости, с нежностью наблюдая за хлопотами жены. Нет, что-то его не видно. Дебора здесь совсем одна.
Линли показалась, что церковь обманула его – посулила утешение и покой, а вместо этого… Что же делать, Дебора, думал он, глядя на нее. Я не могу смириться с этим. Я хочу, чтобы ты бросила его. Чтобы ты его предала. Вернись ко мне. Ты должна быть со мной.
Она подняла голову, смахнула с лица волосы и только теперь заметила его. Судя по выражению ее лица, она прочла его мысли столь же отчетливо, как если бы он высказал их вслух.
– О, Томми!
Да, она не станет притворяться, не станет заполнять неловкую паузу пустой болтовней.
Хелен сумела бы таким образом смягчить первые минуты встречи. Но Дебора прикусила губу, отшатнулась, словно он ее ударил, и, отвернувшись к треноге, попыталась получше установить ее.
Линли подошел к ней.
– Извини, – попросил он.
Дебора все еще возилась со своим снаряжением, низко склонив голову. Волосы падали ей на лицо.
– Я не могу с этим справиться. Я пытаюсь, но ничего не получается. – Дебора по-прежнему отворачивалась от него. Теперь ее взгляд был обращен к холмам. – Я пытаюсь убедить себя, что все закончилось наилучшим образом для всех троих, но я сам в это не верю, Ты по-прежнему нужна мне, Деб.
И тогда Дебора обернулась к нему. Она была очень бледна, слезы струились по ее щекам.
– Прекрати, Томми! Ты должен забыть об этом.
– Разумом я это понимаю, душой – нет. – Он видел, как слеза катится по ее щеке. Поднял руку, чтобы вытереть слезу, но вовремя опомнился и уронил руку. – Я проснулся сегодня, и я так хотел заняться с тобой любовью, как прежде… если б я не выскочил из дома, я бы стал кататься по ковру и биться головой об стену, как отчаявшийся подросток. Я искал утешения в церкви. Не думал, что ты будешь бродить по кладбищу на рассвете. – Он оглядел ее снаряжение. – Что ты тут делаешь? Где Саймон?
– Он в Келдейл-холле. Я рано проснулась и пошла посмотреть деревню.
Она что-то скрывала.
– Саймон болен? – резко спросил Линли. Дебора пристально изучала ветви кипариса.
Она проснулась около шести, услышав, как Саймон резко втянул в себя воздух. Он лежал так тихо, что на какой-то ужасный момент ей показалось, будто он умер. Потом она поняла, что муж усилием воли сдерживает учащенное дыхание, стараясь не разбудить ее. Она дотронулась до его руки, и пальцы мужа крепко сомкнулись вокруг ее запястья.
– Я принесу тебе лекарство, – прошептала она. Дала ему таблетки и следила, как Саймон мужественно преодолевает боль.
– Ты не могла бы… ненадолго уйти, любовь моя? – К этой стороне своей жизни он никого не подпускал. Она не могла разделить с ним боль. Деборе пришлось уйти.
– Он… у него были боли сегодня утром. Линли содрогнулся от этих слов. Он понимал, что они означали.
– Нет никакого выхода, ведь нет? – горько спросил он. – И это тоже приходится записать на мой счет.
– Нет! – Ее голос срывался от ужаса и горя. – Нет! Не смей так думать! Не мучь так себя! Ты в этом не виноват! – Дебора произнесла эти. слова слишком быстро, не подумав о том, как они подействуют на Линли. Тут же оборвав себя, словно сказала слишком, много, гораздо больше, чем следовало, она опять принялась возиться с камерой: вынула линзы, сняла аппарат с треноги, убрала все в сумку.
Линли следил за ее порывистыми движениями. Она почувствовала его взгляд, поняла, что каждым жестом выдает свое замешательство, и прекратила работу. Голова опущена, рука прикрывает глаза. Солнечный луч запутался в ее волосах. Волосы цвета осени. Цвета смерти лета.
– Он остался в Келдейл-холле? Ты оставила его одного, Деб? – Он не хотел спрашивать об этом, но Деборе необходимо было с кем-то поделиться. Он не мог уклониться от ее невысказанной мольбы.
– Он так хотел. Из-за болей. Он не хочет, чтобы я это видела. Ему кажется, что таким образом он защищает меня. – Женщина запрокинула голову, словно ища каких-то знамений на небесах. Линли видел, как напряглись мышцы ее шеи. – А мне только хуже, когда мы не вместе. Это ужасно, непереносимо.
Он все понял.
– Это потому, что ты его любишь. Дебора с минуту молча смотрела на него.
– Да. Я люблю его, Томми. Он – моя половина. Он – часть моей души. – Она осторожно коснулась его руки – не прикосновение, лишь призрак прикосновения. – Мне бы очень хотелось, чтобы и ты встретил женщину, которая станет твоей половиной. Тебе это нужно. Ты этого заслуживаешь. Но… не я эта женщина, милый. Да я и не хотела бы ею быть.
Его лицо застыло, душа не принимала окончательного приговора. Чтобы успокоиться, отвлечься, он принялся изучать надгробье, возле которого они стояли.
– Эта могила вдохновляла тебя на рассвете? – шутливо произнес он.
– Да. – Дебора постаралась подстроиться под его тон. – Я уже столько наслушалась о младенце в аббатстве, что решила взглянуть на его могилу.
– «Как огонь и дым», – прочитал он. – Странная эпитафия для младенца.
– Я люблю Шекспира, – произнес высокий голос у него за спиной. Линли обернулся. На гравиевой дорожке в нескольких шагах от них стоял отец Харт, слегка смахивавший на гнома. Руки он в задумчивости сложил на животе. Он ухитрился бесшумно приблизиться к ним и внезапно возник Из завесы тумана.
– Если мне поручают составить эпитафию, я Бсегда обращаюсь к Шекспиру. Его поэзия – вне времени. Он раскрывает смысл и жизни, и смерти. – Похлопав по карманам своего плаща, священник вынул пачку «Данхилла», рассеянно прикурил сигарету и, пальцами загасив спичку, сунул ее в карман. Движения были замедленные, казалось, он не вполне отдает себе отчет в своих действиях. Священник плохо выглядел: етарческая кожа пожелтела, глаза слезились.
– Отец Харт, это миссис Сент-Джеймс, – мягко сказал Линли. – Она хочет сфотографировать самую знаменитую вашу могилу.
Отец Харт очнулся от задумчивости.
– Самую знаменитую? – Он озадаченно переводил взгляд с мужчины на женщину. Потом он догадался посмотреть на надгробье, и лицо его омрачилось. Забытая сигарета догорала, зажатая между покрытыми никотиновыми пятнами пальцами. – А, да, – нахмурился он. – Как ужасно обошлись с этим младенцем! Бросили нагишом умирать от холода. Мне потребовалось специальное разрешение, чтобы похоронить бедняжку.
– Особое разрешение?
– Она не была крещена. Я называл ее Марина. – Священник быстро заморгал, подыскивая другую тему. – Если вас интересуют знаменитые могилы, вам нужно осмотреть крипту.
