В голосе актера прозвучала гордость, свойственная тем мужчинам, которые просто не могут не обсуждать свои сексуальные победы. Не важно, что их подвиги выглядят порой ребячески наивными, главное – удовлетворить некую смутную потребность покрасоваться. Линли стало интересно, что же вдохновило на откровения Гэбриэла. Тоже исключительно желание покрасоваться?
–Расскажите мне о вчерашнем вечере, – попросил он.
– Тут нечего рассказывать. Я выпил в библиотеке. Поговорил с Айрин. После этого отправился в постель.
– Один?
– Да, представьте себе, один. Не с Мэри Агнес. Ни с кем другим.
– Однако, заявив это, вы лишаетесь алиби…
– Бога ради, инспектор, да на что мне это ваше алиби? Зачем мне убивать Джой? Ну да, у нас с ней был роман. Из-за которого распался мой брак, все верно. Но если бы я хотел ее убить, я бы сделал это в прошлом году, когда Айрин обо всем узнала и развелась со мной. Зачем мне было столько ждать?
– Джой не стала бы участвовать в вашем плане, не так ли, не стала бы помогать вам вернуть жену? Вероятно, вы были уверены, что Айрин вернется к вам, если Джой скажет ей, что вы согрешили только один раз. Не регулярные встречи в течение года, а только раз. Но Джой не собиралась ради вас лгать.
– Значит, я убил ее из-за этого? Когда? Как? Все в этом доме знают, что дверь в ее комнату была заперта. Так что я сделал? Спрятался в шкафу и ждал, пока она заснет? Или еще лучше – прокрался туда и обратно через комнату Хелен Клайд, надеясь, что она не заметит?
Линли не позволил себе пытаться перекричать его.
– Когда вы сегодня вечером покинули библиотеку, то куда пошли?
– Пришел сюда.
– Сразу же?
– Конечно. Очень хотелось принять душ. Я погано себя чувствовал.
– По какой лестнице вы шли?
Гэбриэл моргнул.
– Что вы хотите этим сказать? Какие еще лестницы здесь есть? Я воспользовался лестницей в холле.
– Не той, что расположена совсем рядом с этой комнатой? Черной лестницей, которая ведет в судомойню?
– Я понятия не имел, что она там есть. Не в моих привычках шнырять по дому, ища другие пути в свою комнату, инспектор.
Ответ был достаточно обтекаемым, невозможно было проверить, видел ли его кто-нибудь в судомойне или на кухне за последние сутки. Разумеется, этой лестницей пользовалась Мэри Агнес, когда работала на этом этаже. А стены здесь не такие толстые, чтобы он не мог услышать шаги.
Линли стало ясно, что Роберт Гэбриэл только что сделал свою первую ошибку. Он задумался, прикидывая, что еще скрывает этот человек.
В дверь просунул голову инспектор Макаскин. Лицо его было спокойно, но в трех произнесенных им словах прозвучала торжествующая нотка:
– Мы нашли жемчуг.
Ожерелье все время было у этой Джеррард, – сказал Макаскин – Она без особого сопротивления отдала его как только мой человек пришел обыскать ее комнату. Я отвел ее в гостиную.
Франческа Джеррард почему-то решила украсить себя жутким количеством дешевой бижутерии. Семь разноцветных ниток бус – от цвета слоновой кости до черного – добавились к красновато-коричневым, и еще она нацепила множество металлических браслетов, из-за которых при каждом ее движении казалось, будто она в кандалах. В ушах красовались дискообразные пластмассовые клипсы воинственной раскраски: в пурпурную и черную полоску. Тем не менее этот безвкусный набор украшений не выглядел как дань эксцентричности или отрешенности от мира. Скорее, хоть и сомнительно, они были модификацией пепла, которым женщины Востока посыпают головы, если дом постигла смерть.
Очевидно было только то, что Франческа Джеррард скорбела. Она сидела у стола, локоть плотно прижат к талии, кулак – к переносице. Медленно раскачиваясь из стороны в сторону, она плакала. Слезы были искренними. Линли повидал немало скорбящих и умел различить неподдельное чувство.
– Принесите ей что-нибудь, – попросил он Хейверс. – Виски или бренди. Шерри. Что-нибудь. Из библиотеки.
Хейверс вернулась минуту спустя с бутылкой и несколькими стаканами. Налила немного виски в один из стаканов. Его дымный аромат пронзил воздух, как резкий звук.
С необычной для нее мягкостью Хейверс вложила стакан Франческе в руку.
– Выпейте немного, – сказала она. – Пожалуйста. Чтобы успокоиться.
– Не могу! Не могу! – Тем не менее Франческа позволила сержанту Хейверс поднести стакан к ее губам. Скривившись, сделала глоток, закашлялась, глотнула еще. Затем судорожно заговорила: – Он был… Мне нравилось думать, что он мой сын. Детей у меня нет. Гоуван… Это я виновата, что он мертв. Я попросила его работать на меня. Сам он не очень хотел. Он хотел уехать в Лондон. Хотел быть похожим на Джеймса Бонда. Мальчишеские мечты. И он мертв. А виновата в этом – я.
Стараясь не шуметь, остальные потихоньку расселись – Хейверс за стол вместе с Линли, Сент-Джеймс и Макаскин – так, чтобы Франческа их не видела.
– Смерть – всегда чья-то вина, – тихо произнес Линли. – Я тоже виноват в том, что случилось с Гоуваном. И теперь всегда буду это помнить.
Франческа удивленно подняла на него глаза. Очевидно, она не ожидала такого признания от полицейского.
– Я чувствую, что потеряла какую-то часть себя. Как будто… Нет, я не могу объяснить. – Голос ее дрогнул, затем она замолчала.
«Смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством»
[26]
.
Годами сталкиваясь со смертью в самых разных ее проявлениях, Линли понимал это как никто, гораздо лучше чем не познавшая этот печальный опыт Франческа Джеррард. Но он только сказал:
– Вы скоро убедитесь, что в подобных случаях скорбь непременно облегчается справедливым возмездием. Не сразу, конечно. Но дайте нам время. И потому вам нужна я. – Да. Я понимаю.
Она дрожащей рукой выудила из кармана скомканный платок и высморкалась, потом, преодолев отвращение, сделала еще один глоток виски. Глаза ее снова наполнились слезами. Несколько слезинок скатились, прочертив по щекам влажные дорожки.
– Как получилось, что ожерелье было в вашей комнате? – спросил Линли. Сержант Хейверс вынула карандаш.
Франческа колебалась. Ее губы раскрылись дважды, прежде чем она заставила себя заговорить.
– Я забрала его этой ночью. Я бы сказала вам еще в салоне. Я хотела. Но когда Элизабет и мистер Винни начали… Я не знала, что делать. Все произошло так быстро. А потом Гоуван… – Она споткнулась на этом имени, как не заметивший камешка бегун, который потом долго не может восстановить равновесие.
– Да. Понимаю. Вы ходили в комнату Джой за ожерельем или она сама принесла его вам?
