— Входите, — и отступила от двери.
Она взяла у Линли пальто, аккуратно повесила его на вешалку перед лестницей и повела посетителя в гостиную, где они встречались прошлым вечером. Однако, в отличие от вчерашнего дня, Джастин не предложила ему перекусить. Вместо этого она подошла к стеклянному чайному столику у стены и поправила стоявшие на нем шелковые тюльпаны. После этого она повернулась к Линли и застыла со свободно сцепленными перед собой руками. В этой обстановке, в этой одежде и в этой позе она была похожа на манекен. Линли стало интересно, что нужно сделать, чтобы самообладание покинуло эту женщину.
Он спросил:
— Когда Елена приехала в Кембридж к осеннему триместру в этом году?
— Триместр начался в первой неделе октября.
— Я знаю. Меня интересует, приехала ли она заранее, возможно, чтобы побыть с вами и отцом. Полагаю, чтобы освоиться в колледже, понадобилось бы несколько дней. Ее отец мог бы ей помочь.
Правая рука Джастин медленно поползла вверх по левой, остановилась над локтем, где ноготь большого пальца принялся описывать круги.
— Должно быть, она приехала где-то ближе к середине сентября, потому что тринадцатого была встреча на историческом факультете и она там присутствовала. Я это помню. Мне посмотреть в календаре? Вам нужна точная дата, когда она приехала к нам?
— Приехав в город, она сначала остановилась здесь у вас и вашего мужа?
— Если можно сказать, что Елена где-то остановилась. Она постоянно приходила и уходила. Ей нравилось вести активный образ жизни.
— По ночам?
Рука поползла к плечу и остановилась под воротником блузки, похожим на колыбель для шеи.
— Странный вопрос. Что вы имеете в виду?
— Когда Елену убили, она была на восьмой неделе беременности.
По лицу Джастин прошла легкая дрожь скорее эмоционального, нежели физического происхождения. Прежде чем Линли успел это оценить, она опустила глаза. Однако рука была по-прежнему у горла.
— Вам это было известно, — сказал Линли. Джастин подняла глаза:
— Нет. Но я не удивлена.
— Потому что она с кем-то встречалась? С кем-то, о ком вы знали?
Джастин перевела взгляд от Линли к двери гостиной, словно ожидала увидеть там любовника Елены.
— Миссис Уивер, — сказал Линли, — сейчас мы вплотную подошли к возможному мотиву убийства вашей падчерицы. Если вы что-нибудь знаете, буду очень признателен, если вы мне об этом расскажете.
— Это должен сделать Энтони, а не я.
— Почему?
— Потому что я была ее мачехой. — Джастин вновь перевела глаза на Линли. Взгляд был холодный. — Вы понимаете? У меня нет прав, наличие которых вы, по-видимому, мне приписываете.
— Прав говорить плохо о покойной?
— Как вам угодно.
— Елена вам не нравилась. Это очевидно. Но в этом вряд ли есть что-то необычное. Несомненно, вы одна из миллионов женщин, которым не очень-то по душе навязанные им дети от предыдущего брака супруга.
— Обычно этих детей не убивают, инспектор.
— Тайная надежда мачехи стала реальностью? — Линли угадал ответ, когда Джастин инстинктивно отпрянула от него. Он тихо произнес: — Это не преступление, миссис Уивер. И вы не первый человек, черное желание которого исполнилось, превосходя его самые безумные мечты.
Джастин резко отошла от чайного столика и села на диван. Она не откинулась на спинку и не утонула в нем, а сидела на краю со сложенными на коленях руками и идеально прямой спиной. Она пригласила:
— Садитесь, пожалуйста, инспектор Линли. — Когда он сел в кожаное кресло лицом к дивану, она продолжила: — Хорошо. Я знала, что Елена была… — казалось, Джастин подыскивает нейтральное слово, — сексуальной.
— Сексуально активной? — И когда Джастин кивнула, плотно сжав губы, словно намереваясь стереть оранжево-розовую губную помаду, Линли спросил: — Она вам рассказывала?
— Это было очевидно. Я чувствовала по запаху. После секса она не всегда принимала душ, а это довольно ощутимый аромат, не так ли?
— Вы не давали ей советов? Ваш муж не беседовал с ней?
— Об ее гигиене? — На лице Джастин появилось выражение сдержанного удивления. — Полагаю, Энтони предпочитал закрывать глаза на то, что подсказывало его обоняние.
— А вы?
— Несколько раз я пыталась поговорить с ней. Сначала я думала, что она просто не знает, как следить за собой. Я также подумала, что разумно будет узнать, предохраняется ли она от беременности. Откровенно говоря, у меня создалось впечатление, что Елена и Глин едва ли когда-нибудь беседовали, как мать с дочерью.
— Насколько я понимаю, она не стала с вами разговаривать?
— Наоборот, стала, и очень охотно. Ее позабавило то, что я отважилась ей сказать. Она поведала мне, что принимает противозачаточные таблетки с четырнадцати лет, когда она начала трахаться, — это ее слова, инспектор, а не мои, — с отцом одного из ее школьных друзей. Я не знаю, правда это или нет. Что касается ее личной гигиены, то Елена прекрасно знала, как позаботиться о себе. Она специально не принимала душ. Она хотела, чтобы все знали, что она занималась сексом. Я думаю, в особенности хотела, чтобы знал ее отец.
— Почему у вас создалось такое впечатление?
— Были дни, когда она возвращалась домой довольно поздно, мы еще не спали, и она подходила к своему отцу, обнимала его, прижималась щекой к его щеке, прикасалась к нему, в то время как от нее воняло, как… — Пальцы Джастин нащупали браслет.
— Она пыталась возбудить его?
— Сначала я тоже так подумала. И кто бы не подумал, принимая во внимание ее поведение? Но потом мне пришло в голову, что она просто совала ему в нос свою нормальность.
Выражение показалось Линли странным.
— Вызов?
— Нет. Отнюдь нет. Уступчивость. — Должно быть, Джастин прочла на лице Линли удивление, потому что быстро продолжила: — Я совершенно нормальна, папочка. Видишь, как я нормальна? Я хожу на вечеринки, пью и регулярно занимаюсь сексом. Разве не этого ты хотел? Разве ты не хотел нормального ребенка?
Линли увидел, как ее слова подтвердили картину, в общих чертах нарисованную Теренсом Каффом прошлым вечером и касающуюся взаимоотношений Энтони Уивера с дочерью.
—Я знаю, он не хотел, чтобы она общалась жестами, — сказал Линли. — Но что касается остального…
— Инспектор, он не хотел, чтобы она была глухой. И Глин этого тоже не хотела.
— Елена знала?
— Как она могла не знать? Они всю жизнь пытались сделать из нее нормальную женщину, но стать ею у нее не было никакой надежды.
— Потому что она была глухой.
— Да. — В первый раз поза Джастин изменилась. Она слегка наклонилась вперед, чтобы подчеркнуть свою мысль. — Глухота — это дефектность, инспектор. — Она ненадолго замолчала, словно оценивая реакцию Линли. И он тут же ощутил эту реакцию. Это было отвращение, которое он всегда испытывал, услышав высказывание, которое носило ксенофобский, гомофобский или расистский характер.
