— Вы еще пожалеете! Линли взглянул на Торсона:
— Где вы были в понедельник утром, мистер Торсон? Где вы были сегодня утром? Невиновному человеку нечего бояться.
— Но только если он невиновен. Если он ведет достойный образ жизни. Если ему нечего скрывать, — добавила Хейверс.
Каждая прожилка на шее Торсона надулась. Висок пульсировал, как натянутая струна. Его пальцы скользнули по поясу халата.
— Забирайте все. Черт с вами, я разрешаю. Забирайте все шмотки. И не забудьте вот это.
Он сдернул с себя халат. Под ним ничего не было. Руки Торсон положил на бедра.
— Мне от вас нечего скрывать.
— Я не знала, смеяться ли, аплодировать или арестовать его тут же за прилюдное раздевание, — говорила Хейверс, — этого парня хлебом не корми, дай только обнажиться.
— Да, уникальный в своем роде человек, — согласился Линли.
— Неужели так влияет на человека университетское окружение?
— Поощряет преподавателей обнажаться перед полицейскими? Не думаю, Хейверс.
Они остановились возле булочной в Черри-Хинтон, взяли две свежие булочки со смородиной и два еле теплых кофе. По дороге в город они пили из пластиковых стаканчиков, а Линли одновременно переключал скорость, чтобы у Хейверс была одна рука свободна.
— Этот случай о многом говорит, как вы считаете? Не знаю, как вам, но, мне кажется, он искал подходящий момент, чтобы… Я хочу сказать, он сгорал от нетерпения продемонстрировать… Ну, вы поняли.
Линли скомкал тонкую обертку от булочки и бросил ее в пепельницу, где было по меньшей мере штук двадцать окурков.
— Ему очень хотелось показать свою амуницию. Это не вызывает сомнения, Хейверс. И спровоцировали его на это вы.
Она быстро повернулась к нему:
— Я? Вы же знаете, я ничего такого не делала.
— Боюсь, все как раз наоборот. С самого начала ни его место в университете, ни его заслуги не произвели на вас впечатления…
— Да, потому что сомнительно и то и другое.
— …и потому он решил продемонстрировать вам размер того удовольствия, которого вы лишаетесь в наказание.
— Ну и придурок.
— Не спорю.
— Линли сделал еще глоток, включил вторую скорость, когда Хейверс поворачивала и выжимала сцепление.
— Но он сделал еще кое-что, Хейверс. В том-то вся и прелесть, если можно так сказать.
— В чем же, помимо того, что я давно уже так с утра не веселилась?
— Он подтвердил слова Елены Уивер, сказанные Теренсу Каффу.
— Каким образом? Что она ему сказала? Линли переключил на третью скорость, потом на четвертую, прежде чем ответить.
— Елена рассказала доктору Каффу, что, когда Торсон домогался ее, он поведал о трудностях с девушкой, на которой он собирался жениться.
— О каких трудностях?
— О сексуальных, из-за размера его эрегированного члена.
— Бедняжка не могла вместить такого великана? Я правильно поняла?
— Абсолютно.
Глаза у Хейверс загорелись.
— А как Елена узнала бы о размерах, не скажи он ей об этом сам? Наверное, надеялся заинтересовать Елену. А потом дал посмотреть, чтобы у нее слюнки потекли.
— Скорее всего. В общем, двадцатилетняя девушка едва ли могла выдумать такое, как вы считаете? Если бы Елена врала, она бы насочиняла про Торсона кучу всяких мерзостей. А он всего лишь навсего вульгарен, в чем мы сами недавно убедились.
— Значит, он лгал, утверждая, что на него возвели напраслину. И, — Хейверс, не скрывая удовольствия, улыбнулась, — раз это ложь, значит, и все остальное тоже ложь.
— Посмотрим.
— Но…
— Рулите, Хейверс.
Они отправились в центр и после небольшого затора на дороге из-за двух столкнувшихся такси в самом начале Стейшн-роуд прибыли в полицейское управление, где выложили сумку с вещами, собранную в доме Торсона. Дежурный полицейский открыл им дверь в главный вестибюль, кивнув на удостоверение Линли. В кабинет суперинтенданта они поднялись на лифте.
Шихан стоял у пустого стола секретарши, прижав к уху телефонную трубку. Его разговор состоял из одних «черт» да «будь все проклято». Наконец он раздраженно произнес:
— Он уже два дня как угорелый носится с телом девочки, и никаких результатов, Дрейк… Если вы не согласны с его заключениями, вызывайте специалиста из Лондонского полицейского управления, и покончим с этим… Меня не волнует, что по этому поводу думает ваш инспектор. Беру его на себя. Сделайте то, о чем я вас прошу. Послушайте. Я не ставлю иод сомнение вас как начальника отдела, но если вы не согласны с отчетом Плезанса, а он не разделяет вашу точку зрения, то тут уж ничего не попишешь… У меня нет полномочий его уволить. Так-то. Звоните в Лондон.
Положив трубку, он не выказал особого удовольствия, увидев Новый Скотленд-Ярд в лице Линли и Хейверс и еще раз вспомнив, что в расследовании убийства Елены Уивер ему без посторонней помощи не обойтись.
— Неприятности? — спросил Линли.
Шихан взял стопку папок с секретарского стола и порылся на полке с надписью «входящие».
— Ну что за женщина, — произнес он, кивая на пустующее кресло, — с утра позвонила, сказала, что больна. У нашей Эдвины особый нюх на предстоящие запарки.
— У вас запарка?
Шихан схватил три бумаги с полки, сунул их вместе с папками под мышку и прошагал в свой кабинет. Линли и Хейверс проследовали за ним.
— Этот инспектор из Хантингдона не дает мне прохода со своей так называемой стратегией «обновленных общественных отношений», — это чтобы впредь вы, ребята, реже мозолили глаза университетским шишкам. У меня здесь похоронное бюро, родители требуют тело Елены Уивер через каждые пятнадцать минут. А сейчас еще.. — Шихан посмотрел на пакет, которым помахивала Хейверс, — вижу, вы мне еще что-то принесли.
— Одежду на экспертизу, — ответила Хейверс, — нужно убедиться, совпадают ли волокна этих вещей с найденными на теле. Если ответ будет хоть сколько-нибудь положительный, тогда, возможно, мы на правильном пути.
— И арестуете кого-нибудь?
— Похоже на то.
Шихан мрачно кивнул:
— Как же мне не хочется давать этим двум непримиримым молодцам еще один повод к драке, но ничего не поделаешь. Они грызутся из-за орудия убийства со вчерашнего дня. Может, это их хоть как-то отвлечет.
— Они так и не решили ничего? — спросил Линли.
— Плезанс решил. Дрейк не согласен. Он не подписывает отчет и со вчерашнего дня все тянет и тянет и не звонит в Лондон. Профессиональная гордость, знаете ли, не говоря уже о вопросах компетенции. Сейчас он боится, что Плезанс прав. За скоропалительное увольнение парня ему придется туго, вот он и медлит, потому что признать правоту парня ему тоже нелегко.
