— И вы присутствовали на всех допросах?
— На тех, которые считал важными.
— Старший инспектор, вы сами знаете, что это более чем необычно. Не мне вам говорить, что при совершении преступления…
— Не было преступления, — заявил констебль, продолжая гладить пса, в то время как взгляд его был устремлен на Линли. — Следственная бригада проползла на коленках все пустоши, переворачивала камни, и через час ситуация прояснилась. Это не было преступление. Произошел самый очевидный несчастный случай. Я вижу это именно так. Коронер тоже. Жюри взглянуло на него именно так. Вот и вся история.
— Вы были уверены в этом с самого начала? Пес беспокойно заерзал, когда лежавшая на его голове рука напряглась.
— Конечно нет.
— Тем не менее, помимо первоначального присутствия следственной бригады, вы приняли решение не привлекать к расследованию ваш местный криминальный отдел, тех самых людей, которые могут профессионально определить, в результате чего наступила смерть — несчастного случая, самоубийства или убийства.
— Это я принял решение, — заявил старший инспектор.
— На каком основании?
— На основании моего телефонного звонка, — ответил за него сын.
— Вы сообщили о случившемся отцу? Вместо того, чтобы обратиться в региональный криминальный отдел в Клитеро?
— Я и туда сообщил. Хокинсу сказал, что сам справлюсь с делом. Мне оно показалось достаточно ясным после разговора с Джульет… с миссис Спенс.
— А мистер Спенс был опрошен?
— Такового не существует.
— Понятно.
Констебль опустил глаза:
— К нашим с ней отношениям это никакого отношения не имеет.
— Но осложняет дело. Вы это прекрасно понимаете.
— Это не было убийство.
Сент-Джеймс, сидя в кресле, подался вперед:
— Почему вы так уверены?
— У миссис Спенс не было никакого мотива. Она не знала этого человека. Они встретились только в третий раз. Он пытался уговорить ее посещать церковь. И хотел поговорить насчет Мэгги.
— Мэгги? — спросил Линли.
— Ее дочки. У Джульет возник с ней конфликт, и викарий вмешался. Хотел помочь. Стать посредником между ними. Дать совет. Вот и все. Неужели ради этого стоило вызывать криминальную полицию, чтобы они прочли ей лекцию об осторожноети? Или вы предпочли бы сначала выяснить мотив?
— Средства и возможности — мощные индикаторы сами по себе, — заметил Линли.
— Все это слова, и вам это известно, — вмешался старший инспектор.
— Па-Отец Шеферда отмахнулся от него рукой, державшей стакан с хересом.
— Я получаю средство к убийству каждый раз, когда сажусь за руль своей машины. У меня возникает возможность, когда я нажимаю на педаль. Что это будет, убийство, инспектор, если я наеду на человека, вынырнувшего перед капотом моей машины? Нам нужно будет звонить в криминальный отдел или мы расценим это как несчастный случай?
— Па…
— Если это ваш аргумент — и я не могу отрицать в данный момент его логичность, — почему тогда в расследовании все-таки участвовал криминальный отдел в вашем лице?
— Потому что у него связь с этой женщиной, вот почему. Он хотел моего присутствия, чтобы я подтвердил, что он сохраняет свой рассудок ясным. Он и сохранял его. Каждый момент.
— Каждый момент, когда вы здесь находились. Но по вашему собственному признанию вы присутствовали не на каждом допросе.
— Черт побери, мне этого не…
— Па, — перебил его Шеферд и продолжил уже более спокойно: — Когда Сейдж умер, картина складывалась очень скверная. Джульет знает травы, и трудно было поверить, что она не могла отличить цикуту от дикого пастернака. Но случилось именно это.
— Вы уверены? — спросил Сент-Джеймс.
— Конечно. Она и сама заболела в ту ночь, когда умер мистер Сейдж. Вся горела. Ее несколько раз рвало. Неужели вы станете меня убеждать, что, без самого веского мотива на свете, она стала бы есть самый страшный из природных ядов, чтобы выдать убийство за несчастный случай? Цикута — не мышьяк, инспектор Линли. Против него не вырабатывается иммунитет. Если бы Джульет хотела убить мистера Сейджа, она, черт побери, не пошла бы на такую глупость, не стала бы есть цикуту. Ведь она могла умереть. Ей просто повезло, что она выжила.
— Вы точно знаете, что она была больна? — спросил Линли.
— Я там был.
— За обедом?
— Потом. Я заехал к ней.
— В какое время?
— Около одиннадцати. После своего последнего патруля.
— Зачем?
Шеферд проглотил остаток спиртного и поставил стакан на пол. Затем снял очки и несколько мгновений протирал их рукавом фланелевой рубашки.
— Констебль?
— Скажи ему, парень, — вмешался старший инспектор. — Пусть успокоится.
Шеферд пожал плечами и нядел очки.
— Хотел убедиться, одна ли она. Мэгги ушла на ночь к своей подружке… — Он вздохнул и переступил с ноги на ногу.
— Вы подумали, что Сейдж мог бы заниматься тем же самым с миссис Спенс?
— Он был у нее три раза. И я заподозрил ее в измене, хотя не имел ни малейших оснований. А вот заподозрил, и все. Конечно, гордиться тут нечем.
— Возможно ли, констебль, чтобы она стала его любовницей после столь короткого знакомства?
Шеферд взял стакан, увидел, что он пустой, и поставил обратно. На софе звякнула пружина — это пошевелился старший инспектор.
— Возможно, мистер Шеферд?
Очки констебля сверкнули огнем, когда он поднял голову и встретился взглядом с Линли.
— На такой вопрос трудно ответить. Особенно если любишь женщину. Согласны?
В этих словах была правда, Линли не мог ее не признать. Больше правды, чем он думал. Люди все время разглагольствуют о добродетели доверия. А многие ли из них действительно живут доверием, без сомнений, которые селятся подобно беспокойным цыганам где-то на краю их сознания.
— Насколько я понял, когда вы приехали, Сейдж уже ушел? — спросил он.
— Да. Она сказала, что он ушел в девять.
— Что она делала?
— Лежала в постели.
— Ей было плохо?
— Да.
— Но она вас впустила?
— Я стучал. Она не отвечала. И я вошел.
— Дверь была не заперта?
— У меня есть ключи. — Он заметил, как Сент-Джеймс быстро взглянул в сторону Линли, и добавил: — Она мне их не давала. Я получил их от Та-унли-Янга. Ключи от коттеджа, Коутс-Холла, всех построек. Он там хозяин. Она просто присматривает за территорией.
