— Ты накормила его диким пастернаком.
— Тем, что приняла за дикий пастернак. Что выкопала сама.
— Ты не могла знать это наверняка.
— Нет, знала. Выкопала его в тот самый день.
— Много?
— Много?… О чем ты спрашиваешь?
— Джульет, ты доставала коренья из подвала в тот самый вечер? Ты что-то положила в кастрюлю?
Она отступила на шаг, словно испугавшись его слов, и оказалась в глубокой тени.
— Да.
— Ты понимаешь, что это значит?
— Ничего не значит. В подвале остались всего два корня, когда я заглянула туда утром. Поэтому и пошла за новыми. Я…
Она прерывисто вздохнула. Он подошел к ней:
— Теперь ты наконец поняла? Не так ли?
— Колин…
— Ты взяла на себя вину без всяких на то причин.
— Нет. Все не так. Я не брала. Ты не можешь этому верить. Не должен.
Он провел большим пальцем по ее щеке, взял за подбородок. Господи, она была словно эликсир жизни.
— Ты так и не поняла, да? Это все твоя доброта. Ты даже говорить не желаешь об этой версии.
— Какой?
— Никто не собирался убивать Робина Сейджа. Никогда. Ты не можешь быть виновной в смерти викария, потому что едва не умерла.
Ее глаза округлились от страха. Она стала что-то говорить. Он закрыл ей рот поцелуем.
Только они вышли из ресторана и стали пробираться через паб в гостиную для постояльцев, как с ними заговорил немолодой мужчина. Он окинул Дебору строгим взглядом с головы до ног — от волос, всегда пребывающих в художественном беспорядке, до серых замшевых ботинок, покрытых пятнами. Затем переключил свое внимание на Сент-Джеймса и Линли, рассмотрев обоих с такой тщательностью, с какой обычно рассматривают потенциального преступника.
— Скотленд-Ярд? — спросил он тоном, не терпящим возражений. Это был властный голос хозяина, от такого сам Линли избавлялся годами, так что у него неизменно вставала шерсть на загривке всякий раз, когда он его слышал.
Сент-Джеймс спокойно произнес:
— Я выпью бренди. А ты, Дебора? Томми?
— Да. Благодарю. — Линли проводил взглядом Сент-Джеймса и Дебору до бара.
В пабе, по-видимому, находились только местные, и никто не проявлял особого интереса к пожилому мужчине, который стоял перед Линли и ждал ответа. Тем не менее его появление не осталось незамеченным. Старания игнорировать его были слишком показными, на него то и дело бросали взгляды и тут же отводили глаза.
Линли тоже оглядел незнакомца. Высокий, поджарый, с редеющими седыми волосами и румянцем на щеках. Но не таким, какой бывает у охотника или рыбака. Видимо, он много бывал на свежем воздухе, но только ради отдыха и развлечения. Одет в хороший твид; руки ухоженные, вид уверенный. По брезгливому взгляду, брошенному им в сторону Бена Рэгга, который хлопнул по стойке ладонью и от души хохотал над отпущенной им самим шуткой, Сент-Джеймсу стало ясно, что приход в Крофтерс-Инн являлся для него чем-то вроде сошествия с престола.
— Слушайте, — сказал незнакомец. — Я задал вопрос и хочу получить ответ. Немедленно. Это ясно? Кто из вас сотрудник Ярда?
Линли взял бренди у Сент-Джеймса.
— Я, — ответил он. — Инспектор Томас Линли. А вы, если я не ошибаюсь, Таунли-Янг.
При этом Линли презирал себя. Мужчина не мог определить его социальный статус по внешнему виду, потому что он не потрудился одеться к обеду. Так и остался в бордовом пуловере поверх полосатой рубашки и серых шерстяных брюках; на ботинках виднелись следы грязи. Так что пока Линли не заговорил — пока не задействовал свой голос, буквально кричавший о частной привилегированной школе, о голубых кровях, о пышных и бесполезных титулах, — Таунли-Янгу в голову не могло прийти, что перед ним титулованный граф. Никто не прошептал Таунли-Янгу на ухо, что это, мол, восьмой граф Ашертон. Никто не перечислил выпавшие на долю Линли дары фортуны: городской дом в Лондоне, поместье в Корнуолле, место в палате лордов, если бы он пожелал его занять.
Воспользовавшись удивленным молчанием Таунли-Янга, Линли представил Сент-Джеймса. Потом стал потягивать бренди и наблюдать за стариком через край стакана.
Таунли-Янг между тем сбавил спесь, расслабил спину, перестал раздувать ноздри. Было ясно, что ему хотелось задать полдюжины вопросов, невозможных в данной ситуации, и что при этом он пытался выглядеть так, словно с самого начала знал все про Линли.
— Могу я поговорить с вами приватно? — спросил он и поспешно добавил, бросив взгляд в сторону супругов Сент-Джеймс: — Я имею в виду — не в пабе. Смею надеяться, что ваши друзья присоединятся к нам. — Он ухитрился произнести эти слова достаточно вежливо. По-видимому, его немало удивило, что титул инспектора Скотленд-Ярда могут носить представители более чем одного сословия, но не собирался уподобляться Урии Хипу, чтобы смягчить свое первоначальное высокомерие.
Линли кивнул в дальний конец паба, на дверь гостиной для постояльцев. Таунли-Янг пошел впереди. В гостиной было холодней, чем в столовой, и никаких электрических обогревателей.
Дебора включила две лампы, поправила абажуры. Сент-Джеймс убрал с кресла развернутую газету и швырнул на боковую полку, где хранился запас чтива — главным образом старые номера журналов, сильно потрепанные, — и уселся в кресло. Дебора выбрала соседнюю оттоманку.
Линли заметил, что Таунли-Янг взглянул на больную ногу Сент-Джеймса и стал подыскивать себе место. Выбрал софу, над которой висела унылая репродукция «Едоков картофеля».
— Я пришел вам помочь, — заявил Таунли-Янг. — За обедом услышал о вашем появлении в деревне — такие новости разносятся в Уинсло с быстротой молнии — и решил повидать вас лично. Полагаю, вы не отдыхать сюда приехали?
— Не совсем.
— Значит, по делу Сейджа? Принадлежность к одному классу — вовсе не
повод для раскрытия профессиональных секретов. Линли считал именно так. Поэтому ответил вопросом на вопрос:
— Вы можете что-то сообщить о смерти мистера Сейджа?
Таунли-Янг поправил узел своего зеленоватого галстука.
— Ничего особенного.
— Тогда что же?
— Он был в общем-то неплохим парнем, пожалуй что. Мы просто не сошлись в вопросах ритуала.
— Низкая церковь против высокой?
— Типа того.
— Разумеется, это не могло послужить мотивом для его убийства.
— Мотивом?… — Рука Таунли-Янга оставила в покое галстук. Его тон оставался вежливо-ледяным. — Я пришел сюда не на исповедь, инспектор, если вы на это намекаете. Я не слишком любил Сейджа и не слишком любил аскетизм его богослужений. Ни цветов, ни свечей, только голые кости. Я не к такому привык. Но он был неплохим викарием, вполне добросовестным в церковных делах.
