— П-а, — прорычал он ей в рот. — Сука… корова. — Он возился со своими штанами, а она вертелась, пытаясь сбросить его с себя, визжала, ударила его коленом и едва не попала по мошонке. Он дал ей пощечину. Потом еще одну, посильнее. Бил костяшками пальцев, упиваясь видом синяков на ее коже.
Ее крики действовали на него как наркотик. Он неистовствовал. Наконец-то эта стерва понесла заслуженное наказание.
Она подумала — вот, значит, как умирают. Она лежала там, где он ее оставил, вытянув одну ногу и согнув другую, пуловер задрался до плеч, лифчик слетел, обнажив одну грудь со следами его укусов.
Она посмотрела наверх и проследила глазами трещину, которая начиналась над дверью и протянулась по потолку. Где-то в доме слышалось металлическое дребезжание и низкий, ровный гул. Бойлер, подумала она и удивилась, почему он работает, если она не пользовалась в тот день горячей водой.
Она перебрала в памяти все, что делала. Сначала газеты. Она связала их и выбросила в мусорный контейнер. Затем позвонила и аннулировала подписку. Пересадила цветы. Она поливала их каждый день и не могла понять, почему они вянут. Недавно вынесла их на заднее крыльцо, решив, что беднягам не хватает солнца, но и это не помогло. Вот она и решила пересадить их Поменяла постельное белье на всех трех кроватях — двух односпальных и одной двуспальной. Она делала это каждую неделю, с тех пор как поступила на эту работу. Не важно, спал на них кто-нибудь или нет. Но стирать она сегодня не собиралась, почему же работает бойлер?
Она снова перебрала в памяти все, что делала в этот день. Газеты. Телефон. Цветы на крыльце. А потом…
Она вспомнила. Улыбнулась, но ей стало больно, потому что кожа словно была покрыта засохшим клеем, и она мысленно перенеслась из спален на кухню. Итак, она перемыла посуду — стеклянную, кастрюли и сковороды. Вымыла внутри все кухонные шкафы. Вот почему сейчас работал бойлер. И вообще, разве бойлер не всегда работает? Разве он не зажигается сам при охлаждении воды? Никто его не включал. Он просто работал. Будничная магия.
Магия. Книжка. Нет. Она не должна об этом думать. Потому что сразу появляются кошмары.
Кухня, кухня… Она мыла посуду и шкафы, потом пошла в гостиную. Там уже было все прибрано, но она принялась полировать мебель, потому что не могла себя заставить уйти с этой работы, найти себе другую жизнь, и тогда явился он. И его лицо было какое-то не такое. Спина казалась слишком напряженной. Руки не свисали, они просто ждали.
Полли перекатилась на бок, подтянула ноги и попробовала обнять руками колени. Больно. Ноги казались оторванными от туловища. Внутри все горело. У нее было ощущение, будто ее расплющили, размазали по полу. Тонким слоем.
Ее стало знобить, она задрожала. Откуда-то дуло. Видимо, он оставил открытой внутреннюю дверь и неплотно закрыл наружную. Она попыталась опустить вниз пуловер, но шерсть была слишком грубой и раздражала кожу.
С того места, где она лежала, видна была лестница, и она поползла к ней, надеясь избавиться от сквозняка, найти более теплое место. Но когда уткнулась лбом в нижнюю ступеньку, посмотрела наверх, там было светлее, а значит, теплее. Заходящее солнце дарило свои последние лучи. Скоро стемнеет. Зимнее солнце неяркое, сейчас его лучи падают на ковер в одной из спален, она ляжет там, свернется калачиком и будет ждать смерти.
Она стала карабкаться наверх. Ноги не слушались, и она подтягивалась на перилах, перебирая руками. Колени бились о ступеньки. Когда она перевернулась на бок, ее бедро ударилось о стену.
И она увидела кровь. Она остановилась и с любопытством взглянула на нее, даже потрогала пальцем. Как быстро она высыхает и темнеет, подумала Полли. Кровь сочится у нее между ног, образовав дорожку на внутренней стороне бедер, которая, превратившись в струйку, стекала по ноге.
Я грязная, подумала она. Нужно помыться.
Мысль о мытье вытеснила из сознания все кошмары. Подбадриваемая мыслью о теплой воде, она добралась до верха лестницы и поползла к ванной. Закрыла дверь и села на холодный белый кафель, прислонившись головой к стене, подтянув колени. Кровь продолжала сочиться.
Через мгновение она уперлась плечами в стену и, помогая себе руками, перевалилась через край ванны. Затем потянулась к крану.
Ей казалось, что если она вымоется, то снова станет прежней Только бы удалось смыть его запах и следы рук, очистить полость рта. Она будет лежать в теплой ванне и наслаждаться. Главное — включить воду.
Она искала кран на ощупь. Чтобы не открывать глаз. Не видеть своего отражения в зеркале. Не вспоминать кошмар, который ей пришлось пережить. Ни о чем не думать.
Она заберется в ванну. Вода будет выливаться и наливаться, скользить между пальцами рук и ног, ласкать ее тело.
Но к сожалению, все когда-нибудь кончается. Ей придется выйти из ванны, и кошмар вернется. Она будет медленно умирать. Прежде она представляла себе свою кончину так: она, уже старушка, лежит в постели на белоснежных простынях, вокруг собрались внуки. Один держит ее руку, чтобы она не чувствовала себя одинокой. Теперь она понимала: жизнь — это одиночество. Так же, как смерть.
Лучше смерть. Здесь и сейчас. Тогда кошмар останется позади. Не придется вставать, залезать в воду, смывать с себя грязь. Тащиться домой — страшно подумать — целую милю! — и смотреть в лицо матери. Не придется больше видеть его, смотреть ему в глаза, вспоминать вновь и вновь причиненную им боль.
Видимо, я не знаю, что значит любить, подумала она. Мне казалось, любовь — это доброта, желание помочь тому, кого любишь. Отдать ему свое сердце. Принять на себя его боль. И чтобы он отвечал тебе тем же.
Она любила Колина. А он осквернил ее тело, плюнул ей в душу, втоптал ее в грязь. Он рвал ее плоть, причинил ей боль и бросил словно ненужную тряпку. Пусть он ее не любит. Пусть. Но он должен уважать ее чувства. Хранить их в своем сердце. Питать к ней нежность. После того, что он с ней сделал, ей не хочется больше жить. Потому что тот, кого она так пылко любила, зверь в человечьем обличье.
Глава 19
— Вот, взгляни.
Линли передал папку с фотографиями Сент-Джеймсу. А сам взял пинту «гиннеса» и подумал, что неплохо бы поправить «Едоков картофеля» или протереть рамы и стекла «Руанского собора», чтобы увидеть, падает ли на него солнечный свет. Дебора словно прочла его мысли. «О Господи, — пробормотала она, — эта картина раздражает меня», — и решительно поправила Ван-Гога, после чего снова шлепнулась на софу рядом с мужем. Линли сказал «Да будешь ты благословенна, дитя мое» и стал ждать реакции Сент-Джеймса на материалы с места происшествия, которые он привез из Клитеро.
Дора Рэгг позаботилась о том, чтобы они удобно устроились в гостиной отеля. Хотя паб уже закрылся на дневной перерыв, две немолодые женщины в теплой одежде из твида и туристических ботинках все еще сидели перед затухающим огнем, когда Линли вернулся после своих визитов к Мэгги, в полицию и к судмедэксперту. Увлеченные отнюдь не веселой беседой об «ишиасе Хильды… бедняжка, как она мучится», они едва ли стали бы подслушивать любые разговоры, не имеющие отношения к бедрам и позвоночнику Хильды, однако Линли, бросив на них взгляд, решил, что вести разговор с Сент-Джеймсом лучше в другом месте.
