Впрочем, Барбара всегда была практичной. Она понимала, что перемены если и происходят, то медленно. Так что переезд в Чок-Фарм прямо сейчас не принесет ей ничего, кроме необходимости привыкать к незнакомым магазинам и незнакомым улицам, к общению с незнакомыми соседями. Все это ей придется делать в одиночестве, утром она не услышит ничьего голоса, кроме собственного, никто не скажет ей доброго слова, а вечером не поинтересуется, как она провела день.
Впрочем, у нее и раньше не было близкого друга, только родители, они ждали ее позднего приезда, но не для того, чтобы развлечь оживленной беседой; нет, они проглатывали ужин и возвращались к телику смотреть очередной сериал американской мелодрамы.
И все-таки с родителями она не ощущала одиночества. Они, конечно, не наполняли ее жизнь радостью, но она все же чувствовала, что кому-то нужна. А вот теперь никому.
Это было страшнее одиночества. Дом в Актоне, особенно если она привезет мать обратно, отдалит этот момент. Ведь, запирая дверь, вручая ключ агенту по недвижимости и отправляясь своей дорогой, ты рискуешь получить неприятное известие о собственной ненужности. Так лучше получить его позднее, чем раньше.
Она погасила сигарету, встала и потянулась. Греческая еда показалась ей более привлекательной, чем натирание воском кухонного пола. Барашек сувлакия с рисом, долмадес и полбутылки сносного вина «Аристид». Но сначала мешок с мусором.
Он был там, где она его оставила, за задней дверью. Барбара с облегчением обнаружила, что его содержимое не стало карабкаться по эволюционной лестнице от плесени и водорослей до чего-нибудь с лапками. Она подхватила его и потащила по заросшей дорожке к мусорным бакам. Только она положила мешок внутрь, как зазвонил телефон.
— Как знать, может, кто-нибудь назначит мне сейчас свидание на следующий Новый год, — пробормотала она и добавила: — Ладно, иду, — словно звонивший проявлял нетерпение.
Она подбежала на восьмом двойном гудке, схватила трубку и услышала мужской голос:
— А-а. Хорошо. Вы там. Я уже думал, что придется скучать без вас.
— Вы хотите сказать, что пока без меня не скучаете? — спросила Барбара. — А я тут волнуюсь, что вы не спите ночами из-за того, что между нами пролегли мили и мили.
Линли засмеялся:
— Как проходит отпуск, сержант?
— Да никак.
— Вам нужно переменить обстановку, съездить куда-нибудь, отвлечься.
— Смотря куда. Боюсь, как бы потом не пожалеть.
— А как насчет Корнуолла?
— Неплохо. Кто заказчик?
— Я.
— Заметано, инспектор. Когда выезжать?
Глава 20
Было четверть пятого, когда Линли и Сент-Джеймс подходили по короткой подъездной дороге к дому викария. Машины возле него не было, но в доме горел свет, по-видимому на кухне. Горел он и за шторами в комнате на втором этаже, медовое сияние, на фоне которого они различили похожий на Квазимодо движущийся силуэт, искаженный занавеской на окне. Возле передней двери ждал своего часа какой-то хлам — в основном газеты, пустые бутылки из-под моющих средств и грязные тряпки, от которых исходил специфический запах хлорки, словно бы подтверждавший победу антисептиков в войне за чистоту, которая велась внутри дома.
Линли нажал на кнопку звонка. Сент-Джеймс поглядел через улицу на церковь и нахмурился:
— По-моему, Томми, ей придется покопаться в местных газетах и поискать какую-нибудь информацию о смерти. Не думаю, что епископ Трурский сообщит Барбаре больше, чем мне сказал его секретарь. Разумеется, при условии, что она сумеет к нему проникнуть. Он может морочить ей голову много дней, особенно если есть что скрывать и если Гленнавен сообщит ему о нашем визите.
— Хейверс решит эту задачу, можно не сомневаться. Уверен, тягаться с ней епископу не под силу. В подобных ситуациях ей нет равных. — Линли позвонил еще раз.
— Но если Труро признает, что у Сейджа были сомнительные наклонности…
— Проблематично. Впрочем, сомнительные наклонности — всего лишь одна из версий. Есть еще дюжина других. Какие-то касаются Сейджа, другие миссис Спенс. Если Хейверс что-либо заподозрит, нам, по крайней мере, будет над чем работать. — Линли заглянул в кухонное окно. Над плитой горела маленькая лампочка. В комнате никого не было. — Бен Рэгг сказал, что в доме работает экономка, верно? — Он позвонил в третий раз.
Наконец из-за двери донесся робкий и тихий голос:
— Кто там, скажите, пожалуйста?
— Сотрудники Скотленд-Ярда, — ответил Линли. — Могу предъявить удостоверение, если желаете.
Дверь слегка приоткрылась и тут же закрылась, когда Линли просунул в щель документ. Прошла почти минута. Мимо по дороге пророкотал трактор. На углу автостоянки перед храмом Св. Иоанна Крестителя школьный автобус выплюнул шестерых подростков в школьной форме и затарахтел дальше в гору; на нем горел указатель маршрута — «Боулендский Трог».
Дверь снова открылась. В коридоре стояла женщина. В одной руке она держала удостоверение, другой судорожно сжимала ворот пуловера. Длинные волосы торчали во все стороны, будто наэлектризованные, и скрывали половину лица. Вторая половина оставалась в тени.
— Знаете, викарий умер, — еле слышно пробормотала она. — В прошлом месяце. Констебль обнаружил его на тропе. Он что-то съел. Несчастный случай.
Она говорила то, что им уже было известно, как будто не знала, что Нью-Скотленд-Ярд вот уже сутки рыщет по деревне, расследуя причину этой смерти. Просто не верилось, что в полном неведении, тем более что Линли, хорошенько ее рассмотрев, вспомнил, что это она накануне вечером сидела в пабе с мужчиной, когда там появился Сент-Джон Таунли-Янг и набросился с бранью на ее партнера.
Она даже не пригласила их зайти и дрожала от холода, Линли обратил внимание, что она босая. Он также увидел, что она одета в тонкие серые брюки.
— Можно войти? — спросил он.
— Это был несчастный случай, — сказала она. — Все знают.
— Мы не задержимся. А вам не надо стоять на холоде.
Она еще крепче сжала ворот пуловера, перевела взгляд с него на Сент-Джеймса и обратно, прежде чем впустила их в дом.
— Вы экономка? — спросил Линли.
— Полли Яркин, — ответила она.
Линли представил ей Сент-Джеймса и спросил, можно ли с ней поговорить. Он не мог понять почему, но ему хотелось быть с ней помягче. У нее был какой-то испуганный и жалкий вид. Казалось, она готова сорваться с места и мчаться куда глаза глядят не разбирая дороги.
Она провела их в гостиную, попыталась включить торшер, но он не зажигался.
— Лампочка перегорела, — сказала она и вышла из комнаты.
В сгущавшихся сумерках они увидели, что все пожитки викария уже убраны. Осталась софа, оттоманка и два кресла возле кофейного столика. У противоположной стены высилась до потолка книжная полка, пустая. Возле нее на полу что-то поблескивало, и Линли решил посмотреть. Сент-Джеймс подошел к окну и отодвинул шторы.
