— Он хранил все квитанции. — Полли Яркин стояла в дверях. Она принесла поднос с чайником, двумя чашками и блюдцами и помятой пачкой шоколадных хлебцев. Поставив поднос на стол, она сказала: — Квитанции отелей. Он их хранил. Можете сопоставить числа.
В третьей коробке они нашли пачку квитанций Робина Сейджа. Они подтверждали пять его визитов в Лондон, начиная с октября и кончая 21 декабря, когда на листке было написано «Янапапулис». Линли сравнил числа на квитанциях с ежедневником, но нашел толькоТри места, выглядевшие мало-мальски интересными: имя Кейт рядом с полуднем во время первого визита в Лондон 11 октября; на втором телефонный номер; на третьем опять «СС».
Линли набрал номер. Телефонная станция была лондонская. Усталый в конце рабочего дня голос сказал: «Социальная служба», Линли улыбнулся и показал Сент-Джеймсу большой палец. Правда, разговор не дал никаких результатов. Выяснить, зачем Сейдж звонил в эту службу, было невозможно. Там не оказалось никого по фамилии Янапапулис, да и найти социального работника, с которым говорил Сейдж, если такое было вообще, не представлялось реальным. Кроме того, нанеси он визит кому-то в Социальной службе во время одной из своих поездок в Лондон, теперь этого уже не узнаешь — Роберт Сейдж мертв, — но им годилась любая информация. Даже самая незначительная.
— Мистер Сейдж говорил с вами когда-нибудь о Социальной службе, Полли? — спросил Линли. — Может, они ему звонили сюда?
— Из Социальной службы? Вы имеете в виду уход за престарелыми или что-то в этом роде?
— Да, именно. — Она покачала головой. Тогда Линли спросил: — А он никогда не рассказывал о том, что ездил в Социальную службу в Лондон? Ничего не привозил оттуда? Документы, бумаги?
— Что-то может лежать в «странных вещах», — ответила она.
— Где?
— В коробке, где хранятся странные вещи. Открыв ее, Линли обнаружил, что эта коробка представляла собой отражение жизни Робина Сейджа. Она содержала все, от старых схем лондонского метро до пожелтевшей коллекции проспектов по истории края, которые можно купить за десять пенсов в сельских церквах. Пачка книжных обозрений, вырезанных из «Тайме», выглядела достаточно ветхой, и напрашивалось предположение, что они были собраны за много лет, а их беглый просмотр говорил о том, что викарий интересовался биографиями, философией и номинациями на премию Букера. Линли протянул Сент-Джеймсу стопку бумаг, а сам сел за стол и стал просматривать другую. Полли осторожно ходила между ними, поправляла коробки, проверяла, запечатаны ли они. Линли постоянно ловил на себе ее робкие взгляды.
Он быстро проглядел свою пачку. Пояснения к музейным экспозициям; путеводитель по галерее Тернера в Тейте; рецепты ленчей, обедов и чаев; инструкция для электрической пилы; по сборке велосипедной корзины, по очистке утюга с отпаривателем; реклама преимуществ атлетического клуба; листовки, которые можно собрать, гуляя по лондонским улицам. Они включали стрижку («Волосы без проблем», Клэфем-Хай-стрит, спросить Шейлу); зернистые фотографии автомобилей (Новое метро от Ламбета Форда); политические объявления (Лейбористы говорят сегодня 8.00 Кэмден-Таун-Холл); вместе с рекламой и призывами к пожертвованиям от Общества помощи бездомным. Брошюра Харе Кришны играла роль закладки в книге общих молитв. Линли раскрыл ее и прочел отмеченную молитву из Иезекииля: «И беззакон-ник, если обратится от грехов своих, какие делал, и будет соблюдать все уставы Мои и поступать законно и праведно, жив будет и не умрет». Он прочел еще раз, вслух, и взглянул на Сент-Джеймса.
— Что там, по словам Гленнавена, любил обсуждать викарий?
— Разницу между тем, что морально, то есть предписано законом, и тем, что правильно.
— Но, согласно этой цитате, церковь считает, что это одно и то же.
— Именно это в церквах и удивляет, верно? — Сент-Джеймс развернул листок бумаги, прочел, отложил в сторону и снова взял.
— Что это было — жонглирование логическими понятиями, когда он говорил о несоответствии морального и правильного? Или способ уклонения от проблем, когда он вовлекал своих коллег-клерикалов в бессмысленную дискуссию?
— Именно так и считает секретарь Гленнавена.
— А может, он сам затруднялся решить дилемму? — Линли снова взглянул в молитвенник. — «…жив будет и не умрет».
— Тут что-то есть, — сказал Сент-Джеймс. — Дата наверху. Одиннадцатое число. Но бумаги сравнительно свежие, так что могут приходиться на один из лондонских визитов. — Он протянул бумаги Линли.
Линли прочел нацарапанные слова: «Черинг-Кросс до Севеноукс, Хай-стрит налево к…» По-моему, это описание маршрута, Сент-Джеймс.
— Совпадает ли дата с какой-нибудь поездкой в Лондон?
Линли вернулся к ежедневнику:
— С первой. Одиннадцатое октября, там значится имя «Кейт».
— Он мог пойти к ней. Возможно, за этим визитом последовали и остальные поездки. В Социальную службу. Даже к… какое там имя в декабре?
— Янапапулис.
Сент-Джеймс быстро взглянул на Полли Яркин и подытожил:
— Этот визит, как и все остальные, мог бы оказаться для нас ключом…
Эти предположения ни на чем не основывались, поэтому и возникали все новые и новые версии. Линли это отчетливо понимал. Никаких доказательств вообще не было, если только кто-нибудь их умышленно не изъял. Ни оружия, оставленного на месте преступления, ни инкриминирующих отпечатков пальцев, ни прядей волос. В общем, ничего, что связывало бы предполагаемого убийцу с ним, то есть жертвой, не считая телефонного звонка, подслушанного Мэгги и нечаянно подтвержденного Полли, а также обеда, после которого заболели все его участники.
Линли понимал, что он и Сент-Джеймс занимаются сшиванием ковра вины из тончайших нитей. Ему это не нравилось. Не нравились ему и признаки интереса и любопытства, которые неумело пыталась скрыть Полли Яркий, сдвигая одну коробку тут, поправляя другую там, вытирая рукавом подставку лампы, чтобы стереть несуществующую пыль.
— Вы ходили на заседание жюри? — спросил он ее.
Она отдернула руку от лампы, будто застигнутая на недозволенном.
— Я? Да. Все там были.
— Почему? Вы давали какие-то показания?
— Нет.
— Тогда?…
— Просто… хотелось узнать, что случилось. Послушать.
— Что именно вас интересовало? Она слегка пожала плечами:
— Что она скажет. Я уже знала, что викарий был у нее вечером. Вообще, все туда пошли. На жюри, — повторила она.
— Потому что это был викарий? И женщина? Или именно эта женщина, Джульет Спенс?
— Не знаю, — ответила она.
— Вам хотелось узнать, что она скажет про кого-то еще? Или про вас?
Она опустила глаза. Этого оказалось достаточно, чтобы он понял, почему она принесла им чай и, когда налила его, не ушла, а стала двигать коробки и наблюдать, как они просматривают имущество викария.
