— Конечно, уверен. А почему вы все время спрашиваете?
— Когда вы вернулись домой?
— Домой? — Фарадей вопросительно посмотрел на Оливию. — Я уже говорил вам. Было поздно. Не знаю. Где-то после четырех.
— А вы были здесь одна? — обратился Линли к Оливии. — Вы не выходили. И не слышали, как вернулся мистер Фарадей?
— Совершенно верно, инспектор. Поэтому, если вы не возражаете, не могли бы мы теперь сесть за ужин?
Линли встал и подошел к окну, где, приоткрыв жалюзи, долго смотрел на остров Браунинга, раскинувшийся за заводью. Не отрывая взгляда от пейзажа, он повторил:
— На вечеринке женщин не было.
— А в чем дело? — спросил Фарадей. — Я ведь уже вам сказал.
— Мисс Уайтлоу не поехала?
— Мне кажется, я все еще считаюсь женщиной, инспектор, — заметила Оливия.
— Тогда куда же вы с мистером Фарадеем отправились в среду вечером в половине одиннадцатого? И что еще важнее, откуда вы вернулись вдвоем около пяти часов утра? Если, конечно, вы не были на… на мальчишнике, как вы изволили выразиться.
Некоторое время оба молчали. Один из псов — дворняжка на трех лапах — поднялся, подковылял к Оливии и положил свою изувеченную голову ей на колено. Оливия уронила на голову пса ладонь, так и оставшуюся неподвижной.
Фарадей не смотрел ни на полицейских, ни на Оливию. Поднял валявшиеся ходунки, провел рукой по алюминиевой раме и только после этого взглянул на Оливию. Видимо, выбор, прояснить ли ситуацию либо продолжать лгать дальше, он предоставлял ей.
Она вполголоса произнесла:
— Бидуэлл, шпион паршивый… — тихонько произнесла она и кивнула Фарадею. — Я забыла сигареты у кровати. Принесешь?
— Сейчас.
Казалось, он был счастлив хоть на какое-то время покинуть комнату. Вернулся он с «Мальборо», зажигалкой и жестянкой из-под томатов, на которой уцелела лишь половина этикетки. Банку он поставил между коленей Оливии и дал ей закурить. Оливия разговаривала с ними, не вынимая сигарету изо рта, и пепел то и дело осыпался на ее черный трикотажный джемпер.
— Крис прогуливал меня, — сказала она. — Он поехал на вечеринку, а когда она закончилась, заехал за мной.
— Прогуливал, — повторил Линли. — С десяти вечера до пяти утра следующего дня?
— Совершенно верно. Прогуливал. С десяти вечера до пяти утра. Возможно, даже до половины шестого, о чем Бидуэлл с удовольствием вам сообщил бы, будь он достаточно трезв, чтобы правильно различить время на часах.
— Вы тоже были на вечеринке? Она издала фыркающий смешок.
— Пока мужчины потели, глядя порнуху, женщины в уголке устроили конкурс на лучший шоколадный торт? Нет, я была не на вечеринке.
— Тогда скажите, пожалуйста, где вы были?
— Не в Кенте, если мы снова туда возвращаемся.
— Кто-нибудь может подтвердить, где вы были?
Затянувшись, она уставилась на него сквозь завесу дыма. Дым скрывал ее лицо так же плотно, как накануне, возможно, даже еще плотнее, так как она не вынимала сигарету изо рта.
— Мисс Уайтлоу, — сказал Линли. Он устал. Проголодался. Было уже поздно. И они достаточно долго ходили вокруг да около. — Возможно, всем нам будет удобнее поговорить в другом месте. — Хейверс захлопнула блокнот.
— Ливи, — произнес Фарадей.
— Хорошо. — Она затушила сигарету и взяла пачку, та выскользнула у нее из пальцев и упала на пол, — Оставь, — сказала Оливия Фарадею, собравшемуся поднять пачку. — Я была со своей матерью, — сказала она Линли.
Линли не знал, что последует, но такого он не ожидал.
— С вашей матерью, — повторил он.
— Да. Вы, без сомнения, с ней встречались. Мириам Уайтлоу, женщина немногословная, но язык подвешен. Номер восемнадцать по Стэффордшир-террас. Затхлая викторианская развалина. В смысле, дом, а не моя мать. Я поехала повидаться с ней в половине одиннадцатого в среду вечером, когда Крис отправился на свою вечеринку. А на следующее утро по дороге домой он меня оттуда забрал.
Хейверс снова открыла блокнот. Линли слышал, как лихорадочно заскрипел карандаш.
— Почему вы не сказали мне об этом раньше? ~ спросил он. Еще более серьезный вопрос он так и не задал: Почему Мириам Уайтлоу сама не сказала ему об этом?
— Потому что это не имело никакого отношения к Кеннету Флемингу. Ни к его жизни, ни к смерти, ни к чему. А имело отношение — ко мне. К Крису. Имело отношение к моей матери. Я не сказала вам, потому что это не ваше дело. Она не сказала вам, потому чтс хотела оградить мою частную жизнь. Ту малую ее часть, что мне осталась.
— При расследовании убийства никто не имеет права на частную жизнь, мисс Уайтлоу.
—Чепуха, высокопарная, высокомерная, узколобая чушь. Вы каждому выдаете эту фразу? Я не былг знакома с Кеннетом Флемингом. Никогда его даже не видела.
— Тогда, полагаю, вы будете рады очистить с от каких бы то ни было подозрений. Ведь не надо забывать, что его смерть устраняет все препятствия для получения вами материнского наследства.
— Вы всегда такой дурак или только передо мной прикидываетесь? — Она подняла лицо к потолку. Линли увидел, как она моргает, как двигается ее горло. Фарадей положил руку на подлокотник кресла Оливии, но к ней не прикоснулся. — Посмотрите на меня, — произнесла она словно сквозь зубы. Опустила голову и встретилась с Линли глазами. — Посмотрите на меня, черт бы вас побрал, и пошевелите мозгами. Мне глубоко наплевать на завещание моей матери. Наплевать на ее дом, деньги, акции и облигации, на ее бизнес, на все. Я умираю, понятно? Вы можете осознать этот факт, как бы он ни рушил ваше драгоценное дело? Я умираю. Умираю. Поэтому если бы я задумала прикончить Кеннета Флеминга, чтобы снова оказаться в завещании своей матери, то, бога ради, какой в этом был бы смысл? Я умру через полтора года. Она проживет еще двадцать лет. Я ничего не унаследую, ни от нее, ни от кого другого. Ничего. Понятно?
Она задрожала, ее ноги начали биться о кресло. Фарадей пробормотал ее имя. Она непонятно почему выкрикнула:
— Нет! — Прижала к груди левую руку. Во время их разговора Ливи вспотела, и теперь лицо ее блестело, словно светилось. — Я поехала повидаться с ней в среду вечером, потому что знала, Крис отправится на свою вечеринку и не сможет поехать со мной. Потому что я не хотела, чтобы Крис ехал со мной. Потому что мне нужно было повидаться с ней наедине.
— Наедине? — переспросил Линли. — А разве не могло случиться так, что там находился бы Флеминг?
— До этого мне дела не было. Я бы не вынесла, если б Крис увидел, как я унижаюсь. А если бы увидел Кеннет, если бы он оказался в комнате, то, как я думаю, мне это было бы даже на руку. Ведь мать с удовольствием разыграла бы перед Кеннетом роль эдакой милостивой леди и сострадательной матери. Ей бы и в голову не пришло выкинуть меня на улицу, если бы он был там.
