Фрэнк Синатра все пел. Затем вдруг наступила тишина. Господи, подумала я, все это время они были в доме, Крис не проверил самый верхний этаж, мою комнату…
Запел тенор. Это были арии из итальянских опер, наверное, Верди. Кто еще писал итальянские оперы? Потом опять наступила тишина. Потом запели Майкл Кроуфорд и Сара Брайтман — «Призрак оперы». Я посмотрела на свои часы. Синатра и тенор пели больше часа. Было без четверти двенадцать.
Внезапно в столовой погас свет. Я вздрогнула. Неужели я задремала, сама того не заметив, и пропустила возвращение матери? Я позвала ее, но безответно. С колотящимся сердцем я повторила:
— Мама? Это Оливия. Я здесь, в маленькой гостиной…
И в этот момент погасла лампа и в маленькой гостиной. Она стояла на столе в эркере, который выходил в сад за домом. Лампа горела, когда я вошла в комнату, поэтому я не стала включать другую и теперь оказалась в кромешной тьме, пытаясь понять, что тут творится.
В следующие пять или десять минут, которые показались мне вечностью, больше ничего не произошло. Кроуфорд и Брайтман закончили очередной дуэт, Кроуфорд запел соло, но после нескольких тактов пение оборвалось на полуслове, как будто кто-то сказал: «Хватит этого воя!», и выдернул шнур из розетки. Как только музыка замолкла, меня, словно осенним листопадом, накрыло тишиной. Я ждала каких-нибудь звуков — шагов, приглушенного смеха, вздоха, скрипа мебельных пружин, — которые выдали бы присутствие людей. Ничего не последовало. Можно было подумать, что призраки Кеннета Флеминга и моей матери отправились спать.
Я стала вспоминать, где стояла вторая лампа. Постепенно в комнату просочился свет уличных фонарей. Предметы начали принимать очертания…
Да, вот она, вторая лампа, стоит у того конца диванчика. Я перетащила свое тело, дотянулась и приказала рукам действовать. Они повиновались. Я включила свет.
Вернувшись на прежнее место, я проследила глазами шнур погасшей лампы, для чего пришлось вытянуть шею. Шнур не был вынут из розетки, а подключен к таймеру, его-то и включили в розетку.
Я поздравила себя: «Отличная работа, Шерлок», и откинувшись на спинку дивана, стала размышлять, что делать дальше. Если не считать «БМВ» в гараже, они уехали, явно не собираясь возвращаться сегодня вечером, а поставив лампы и СП-плеер на электрические таймеры, чтобы создать для потенциальных грабителей видимость пребывания в доме. Хотя, по мне, пусть бы все и вынесли. Потому что я впервые задумалась, как буду передвигаться здесь в инвалидном кресле. Двери в доме, в отличие от баржи, были достаточно широкими, но в остальном жилье матери представляло собой сплошную полосу препятствий. Мне стало не по себе. Похоже, мое будущее было связано не со Стэффордшир-террас, матерью и ее парнем, а с приютом или больницей с широкими коридорами, пустыми комнатами и смертельно больными пациентами, которые ждут своего конца, уставясь в телевизор.
Вот тебе и твой план, подумала я. Придется звонить Максу, чтобы он меня забрал. Придумывать, что сказать Крису. Придется…
Зазвонивший телефон полностью пробудил меня от дремы, в которую я начала было впадать. Я слушала звонки и прикидывала, следует ли мне… А что, почему нет. Может, это Крис или Макс, хотят справиться, как я чувствую себя в логове льва, Надо их успокоить. Это идеальная возможность солгать. Я придвинула ходунки, встала и, дотащившись до телефона, сняла трубку на двенадцатом звонке:
—Да?
Я услышала приглушенную музыку: быстрые переборы классической гитары, кто-то пел по-испански. Потом в трубке что-то звякнуло, донесся хриплый вздох.
— Да? — повторила я. Женский голос произнес:
— Сука. Грязная сука. Ты получила, что хотела. — Голос был полупьяный. — Но это еще не конец. Это… еще… не… конец. Поняла? Ты, ведьма, карга старая. Корчишь из себя…
— Кто это?
Смех. Хриплое дыхание.
— Ты прекрасно знаешь, кто это. Ты дождешься, бабуля. Запирайся хорошенько. Дождешься…
Звонивший дал отбой. Я положила трубку. Вытерла руку о джинсы и уставилась на телефон. Должно быть, женщина была пьяна. Ей, видимо, требовалось сорвать на ком-то злость. Должно быть, она… Я не знала. Меня, неизвестно почему, сотрясала дрожь. Мне было нечего тревожиться. Или так мне казалось.
Может, все же позвонить Максу? Вернуться на баржу, приехать сюда в другой раз. Потому что ясно, мать с Кеннетом уехали на всю ночь, а может, на две или на три. Придется приехать снова.
Но когда, когда? Сколько у меня осталось недель до того дня, когда инвалидное кресло станет необходимым атрибутом моей жизни на барже? А до этого сколько еще выдастся мне возможностей заявить, когда Крис снова соберется на акцию, что я договорилась с матерью о встрече наедине? Из моего плана ничего не вышло. Безумие думать, будто мне удастся провести Криса еще раз.
Я вздохнула. Если план А не срабатывает, стоит попытать план Б. Рядом с дверью в столовую стоял изящный письменный стол матери. Там должны быть бумага и ручки. Напишу ей письмо. Конечно, оно не произведет такого эффекта неожиданности, но тут уж ничего не поделаешь.
Я нашла, что искала и села за письмо. Я устала, пальцы не желали слушаться. После нескольких абзацев я остановилась, чтобы передохнуть. Я исписала четыре страницы, после чего дала отдых пальцам, а затем глазам и голове, которую я опустила на наклонную поверхность письменного стола. Пять минут, подумала я. Посплю пять минут и продолжу.
Мне приснился сон, в котором я прятала от матери котят, потом я очутилась в спальне матери, там появился Ричи Брюстер, игравший на своем саксофоне и со змеей на плечах. Змея сползла по его груди и забралась под покрывало. Ричи улыбался и указывал на кровать саксофоном, но я боялась змеи и боялась, что скажет мать, когда войдет и увидит нас на своей кровати, но я все равно легла, и когда сделала все, что просил Ричи, он захохотал и превратился в моего отца. Отец улыбнулся и открыл рот, из него выползла змея. Я вскрикнула и проснулась.
Мое лицо было в испарине. Рот открылся, пока я спала, и слюна запачкала незаконченную страницу. Слава богу, подумала я, что от снов можно пробудиться. Слава богу, что на самом деле сны ничего не означают. Слава богу… и тогда я услышала его.
Я вовсе не сама проснулась. Меня разбудил шум. Где-то внизу скрипнула, закрываясь, садовая калитка.
Телефонный звонок, вспомнила я. Поэтому не подала голоса, хотя мое сердце забилось быстрее. На лестнице, ведущей из кухни, раздались шаги. Я услышала, как в конце коридора открылась дверь. Закрылась. Снова шаги. Пауза. Затем человек пошел быстрее.
Телефонный звонок, подумала я. О господи, о господи. Я посмотрела на телефон и попыталась заставить себя одним прыжком пересечь комнату, чтобы набрать три девятки и, заорав во всю глотку, вызвать полицию. Но я не могла двинуться. Я никогда еще с такой ясностью не сознавала, что означает настоящее и что обещает будущее.
Глава 24
Закончив свою встречу с суперинтендантом Уэбберли, Линли собрал папки и газеты за три дня. Все печатные издания открывались материалом о прыжке Джимми Купера в Темзу во вторник вечером. Далее следовали сообщения о его задержании в среду утром — прямо на занятиях, на фотографии он, понурясь, шел между двух констеблей в форме. В четверг заголовки возвещали, что против сына Кеннета Флеминга будет выдвинуто обвинение в убийстве. Весь тон статей подразумевал одно; дело закрыто и передано в суд. На большее Линли и не рассчитывал.
