— По «Би-би-си».
— Где? По какому телевизору?
— У одного парня в Дептфорде.
— Как его зовут?
Джимми крутил сигарету губами, словно затягивая винт.
— Ты его не знаешь. Я его к нам не приводил.
— Как его зовут?
— Врайан. — Он твердо посмотрел ей в глаза, что всегда означало ложь. — Брайан. Джонс.
— Ты там сегодня и был? У Брайана Джонса в Дептфорде?
Он сунул руки в карманы, в передние, потом в задние. Похлопал по груди, по бокам, нахмурился.
Джинни положила спички на кофейный столик и кивком указала на них. Джимми медлил, как будто подозревая подвох. Потом неловко шагнул вперед, быстро схватил коробок и зажег спичку о ноготь большого пальца. Наблюдая за матерью, поднес огонь к сигарете.
— Отец умер от пожара, — сказала Джинни. — В коттедже.
Джимми глубоко затянулся и поднял лицо к потолку, словно это могло помочь протолкнуть дым в легкие и задержать его там подольше. Волосы повисли сальными прядями. Они были цвета соломы, как у его отца, но, давно немытые, они теперь казались соломой из конского стойла, пропитанной мочой.
— Ты слышишь меня, Джим? — Джинни старалась говорить ровно, как диктор программы новостей. — Отец умер при пожаре. В коттедже. В среду вечером.
Джимми снова затянулся. На мать он не смотрел, но кадык ходил вверх-вниз, как поплавок.
— Джим.
— Что?
—Причиной пожара послужила сигарета. Сигарета в кресле. Папа был наверху. Он спал. И надышался дымом. Угарным…
— Да кому какое дело?
— Тебе, я думаю. Стэну, Шэрон, мне.
— Ах, ну конечно. Можно подумать, он бы заметил, если бы один из нас умер! Хрен тебе! Он даже не пришел бы на похороны.
— Не говори так.
— Как?
— Сам знаешь. Говори да не заговаривайся.
— Не ругаться? Или правды не говорить?
Она не ответила. Запустив пятерню в волосы, Джимми подошел к окну, вернулся назад, остановился. Джин попыталась прочитать его мысли и задумалась, когда же она потеряла способность мгновенно улавливать, что происходит в его голове.
— Не сквернословь в нашем доме, — спокойно произнесла она. — Ты подаешь дурной пример брату и сестре, которые во всем тебе подражают.
— Да что с них взять-то? — Он фыркнул. — Стэн до сих пор не вырос из пеленок, ему бы соску сосать. А Шэр…
— Не смей плохо о них говорить.
— А у Шэр в голове опилки. Ты уверена, что мы родственники? Ты уверена, что беременела только от отца?
Джинни поднялась и направилась к сыну, но его слова остановили ее.
— Ты же могла заниматься этим и с другими, скажешь, нет? А на рынке? На рыбьих потрохах после работы? — Он стряхнул пепел на штанину, растер его пальцем. Хмыкнул, потом осклабился и хлопнул себя по лбу. — Ну, конечно! Как же я раньше не догадался?
— Догадался? О чем?
— Как у нас получились разные отцы. Мой — знаменитый бэтсмен, отсюда моя внешность и мозги…
— Придержи язык, Джимми.
— Шэр — дочка почтальона, потому-то у нее такое лицо, будто на него штемпель поставили, что адресат не найден…
— Я сказала, хватит.
— А отец Стэна — из тех мужиков, что с болот угрей привозят. Как вообще у тебя это было с рыбаком, а, мам? Хотя, наверное, все равно с кем трахаться, если закрыть глаза и не обращать внимания на запах.
Джинни обогнула кофейный столик.
— Где ты набрался всей этой дряни, Джим? — Джинни дотронулась до его руки. Он вскрикнул и отпрянул с видом смертельной скуки. — Твой отец любил тебя. Он тебя любил. Всегда.
Она обняла его, он вырвался и бросился вверх по лестнице.
— Почему ты с ним не развелась? — всхлипывал он. — Почему не развелась? Почему? Господи, мама… Ты же могла с ним развестись.
Джинни смотрела, как он поднимается. Ей хотелось догнать его, но у нее не было сил.
Она пошла на кухню, где на столах остались кастрюли и тарелки с несъеденным ужином — котлеты, жареная картошка и брюссельская капуста. Она выбросила еду в помойное ведро, составила посуду в раковину. Выдавила на нее «Фэри» и, пустив горячую воду, стала смотреть, как образуется пена, похожая на кружева на свадебном платье.
Когда Линли позвонил из «бентли» мужу Габриэллы Пэттен, было почти одиннадцать, и они с Хейверс направлялись по Кэмден-хилл в сторону Хэмпстеда. Хью Пэттен, похоже, не удивился звонку из полиции. Он не спросил, зачем нужна беседа, и не попытался отделаться от Линли просьбой перенести встречу на утро. Лишь дал необходимые указания, как доехать, и попросил, когда они доберутся до места, позвонить трижды.
— Журналисты одолели, — объяснил он.
— Сам-то он кто такой? — спросила Хейверс, когда они повернули на Холланд-парк-авеню.
— Пока я знаю не больше вашего, — ответил Линли.
— Обманутый муж.
— Похоже на то.
— Потенциальный убийца.
— А вот это предстоит выяснить.
— И спонсор матчей с Австралией.
Дорога до Хэмпстеда оказалась продолжительной. Остаток ее они провели в молчании. Проехали по извилистой Хай-стрит, где в нескольких кофейнях отдыхала ночная публика, а затем поднялись по Холли-хилл до того места, где дома сменились особняками. Дом Пэттена укрылся за каменной стеной, заросшей клематисами — бледно-розовыми цветами с красными прожилками.
— Неплохая берлога, — заметила Хейверс, выбравшись из машины и кивая в сторону дома. — Он не слишком-то стеснен в средствах.
На подъездной дорожке стояли еще два автомобиля — последняя модель «рейндж-ровера» и маленький «рено» с разбитой левой задней фарой. Хейверс пошла по краю полукруглой подъездной дорожки, а Линли направился по второй, которая отходила от главной. Ярдах в тридцати находился большой гараж. На вид он был новый, но выстроенный в том же георгианском стиле, что и дом, и с такими же фонарями подсветки, от которых по его кирпичному фасаду в равных интервалах веерами расходились пятна света. В гараже спокойно могли поместиться три автомобиля. Линли отодвинул одну из дверных створок — внутри сиял белизной «ягуар». Видимо, его недавно помыли. На нем не было ни царапин, ни вмятин. Линли присел, разглядывая покрышки, но даже протекторы казались вымытыми.
— Нашли что-нибудь? — спросила Хейверс, когда он вернулся к ней.
— «Ягуар». Недавно вымытый.
— На «ровере» грязь. И у «рено» задняя фара…
— Да. Я заметил. Запишите.
Они подошли к парадной двери, по обе стороны которой стояли керамические вазоны с плющом. Линли нажал на кнопку звонка, потом, выждав, нажал еще дважды.
