Поймав взгляд Линли, она закатила глаза. Линли улыбнулся. Пока что сержант проявляла удивительную сдержанность. Ведь женщин типа Габриэллы она обычно готова была растерзать, прихлопнуть как мух.
— Все не так, как кажется, — с жаром проговорил Моллисон.
— Что именно? — осведомился Линли.
— Ей не все равно.
— Что не все равно? — спросила Хейверс.
— То, что случилось с Кеном. Она так ведет себя — будто ей все равно — из-за той ссоры в среду. Из-за того, что он ей наговорил. Что сделал. Ей больно, и она не хочет этого показывать. А как бы вы поступили на ее месте?
— Думаю, что со следователями по делу об убийстве я вела бы себя осторожнее, — сказала Хейверс. — Особенно, если бы оказалась, как это стало известно, последней, кто видел труп до того, как он превратился в труп.
— Она ничего не сделала. Она просто сбежала. И у нее была на это причина, если хотите знать правду.
— Ее-то мы и ищем.
— Отлично. Потому что я рвусь сообщить ее вам. К ним вновь присоединилась Габриэлла Пэттен.
Она встала в дверях гостиной, как картина в раме — черные леггинсы, расшитый тропическими цветами топ на бретельках и черный прозрачный блузон; когда она двинулась к дивану, свободный блузон стал подрагивать и колыхаться. Расстегнув изящные золотые застежки, Габриэлла скинула черные сандалии и, забравшись на диван с ногами, разместилась в уголке. Розовый лак на ее ухоженных ногтях был одинаковым на руках и ногах. Она бегло улыбнулась Моллисону.
— Ты чего-нибудь хочешь, Габби? Чаю? Кофе? Колы?
— Мне достаточно и того, что ты здесь. Такая пытка переживать все это снова. Слава богу, ты остался. — Дотронувшись ладонью до места рядом с собой, она спросила: — Сядешь со мной?
Вместо ответа Моллисон уселся на диван на очень точно выбранном расстоянии в восемь дюймов от Габриэллы: достаточно близко для того, чтобы оказывать поддержку, находясь в то же время вне пределов ее досягаемости. Интересно, для кого эта демонстрация — для полиции или Габриэллы. Сама она как будто этого не замечала. Расправила плечи, выпрямилась и сосредоточила свое внимание на полицейских, тряхнув мягкими кудрями, падавшими ей на плечи.
— Вы хотите знать, что случилось в среду вечером, — сказала она.
— С этого можно начать, — отозвался Линли. — Как и с того, что было раньше.
— Рассказ будет коротким. Кен приехал в Спрингбурн. Мы страшно поругались. Я уехала. Я понятия не имею, что случилось потом. В смысле, с Кеном. — Вытянув руку вдоль спинки дивана, она положила голову на руку и наблюдала, как сержант Хейверс шуршит своим блокнотом, — Это необходимо? — спросила она.
Сержант Хейверс продолжала шуршать. Нашла нужную страницу и, лизнув кончик карандаша, застрочила в блокноте.
— Я спрашиваю… — начала Габриэлла.
— У вас произошла ссора с Флемингом. Вы уехали, — бормотала, записывая, Хейверс. — В котором часу?
— Вам обязательно записывать?
— Это наилучший способ сохранить достоверность показаний.
Габриэлла посмотрела на Линли, ожидая, что он вмешается.
— Так что же относительно времени, миссис Пэттен? — спросил он.
Она помолчала, нахмурясь и по-прежнему глядя на Хейверс.
— Точно сказать не могу. Я не смотрела на часы.
—Ты позвонила мне около одиннадцати, Габби, — подсказал Моллисон. — Из телефонной будки в Большом Спрингбурне. Значит, ссора должна была произойти до этого.
— А когда приехал Флеминг? — спросил Линли.
— В половине десятого? В десять? Я точно не знаю, потому что гуляла, а когда вернулась, он уже был там.
— Вы не знали, что он приедет?
— Я думала, что он летит в Грецию. С этим… — она аккуратно расправила черный блузон, — со своим сыном. Он сказал, что у Джеймса день рождения, и он хочет восстановить с ним отношения, поэтому они летят в Афины. А оттуда — отправляются в плавание на яхте.
— Восстановить с ним отношения?
— Они не ладили.
— И каков же был источник их разногласий? — спросил он.
— Джеймс не мог смириться с тем, что Кен оставил его мать.
— Это вам Флеминг сказал?
— В этом не было необходимости. Джеймс был воплощенная враждебность, и не нужно иметь познаний в детской психологии, чтобы понять, почему он так относился даже к собственному отцу. Дети всегда цепляются за призрачную надежду, что их родители могут вновь воссоединиться. Ну а я же разлучница, инспектор. Джеймс обо мне знал. Знал, кем я прихожусь его отцу. Ему это не нравилось, и он давал отцу понять это всеми доступными ему способами.
— Мать Джимми говорит, что мальчик не знал о намерении отца жениться на вас. Она говорит, что никто из детей не знал, — сказала Хейверс.
— В таком случае, мать Джеймса кривит душой, — сказала Габриэлла. — Кен сообщил детям. И Джин тоже.
— Это по вашим сведениям.
— На что вы намекаете?
— Вы присутствовали, когда он говорил об этом своей жене и детям? — спросил Линли.
— У меня не было ни малейшего желания публично получать удовольствие от того, что Кен решил покончить со своим браком, чтобы соединиться со мной. Не было нужды и присутствовать, чтобы убедиться, что семье он все сообщил.
— Ну а не публично?
— Что?
— Не публично вы от этого получали удовольствие?
— До вечера среды я была от Кена без ума. Я хотела выйти за него замуж. Я бы сама покривила душой, если бы сказала, что недовольна усилиями, которые он предпринимает, чтобы нам соединиться.
— Как же вечер среды изменил данную ситуацию?
— Есть вещи, которые, будучи сказаны между мужчиной и женщиной, наносят непоправимый ущерб отношениям. Уверена, вы понимаете.
— Я попросил бы вас быть более конкретной, — сказал Линли.
— Не понимаю, каким образом подробный пересказ событий вечера связан с тем, что случилось потом.
— Это нам решать, — ответил Линли. — Ссора началась сразу же?
Габриэлла не ответила.
— Габби, скажи им, — с нажимом произнес Мол-лисон. — Все нормально. Тебе это не повредит.
Она тихонько рассмеялась;
— Ты говоришь так, потому что я не все тебе рассказала. Я не могла, Гай. И рассказать все теперь… — У нее задрожали губы.
— Хочешь, я уеду? — предложил Моллисон. — Или подожду в другой комнате. Или на улице…
Она наклонилась к нему, взяла его за руку, он на дюйм придвинулся к ней.
— Нет, — ответила она. — Ты — моя сила. Останься. Пожалуйста. — Она взяла его руку в свои. Глубоко вздохнула. — Хорошо, — сказала она.
