О ней, ответил он, о блондинке. И о своем отце. И думал, пускай порезвятся, потому что, стоя там, н уже решил, что эта случка станет для них последней.
Он знал, где лежит запасной ключ — в сарайчикее под горшком-уткой. Он взял его. Отпер кухонную дверь, поджег кресло, бегом вернулся к мотоциклету и поехал домой.
— Я решил, что оба они умрут. — Он раздавил свою сигарету в пепельнице и сплюнул кусочек табака на стол. — А с этой коровой я разделаюсь потом. Вот увидите.
— Откуда ты знал, что твой отец там? Ты проследил за ним, когда он выехал из Кенсингтона?
— А зачем? Я и без того его нашел.
— Ты видел его машину? Перед коттеджем? На дорожке?
Джимми недоверчиво посмотрел на него. Автомобилем, сказал он, отец дорожил даже больше, чем своим неуемным членом. Он бы ни за что не оставил его на улице, особенно, если существует гараж. Мальчик снова достал пачку и выудил еще одну искореженную сигарету. Ее он зажег без особых усилий. Он увидел своего отца в кухонном окне, пояснил Джимми, прежде чем тот выключил свет и пошел наверх, к ней.
— Расскажи мне о самом поджоге, — попросил Линли.
— А что с поджогом? — спросил Джимми.
— Расскажи, как ты его устроил.
С помощью сигареты, ответил он. Зажег ее, сунул в это чертово кресло, вышел через кухню и поехал домой.
— Пожалуйста, расскажи шаг за шагом, как ты это сделал, — попросил Линли. — Ты курил в этот момент?
Нет, конечно, он в этот момент не курил. За кого принимают его легавые? За слабоумного?
— Это была такая же сигарета? «Джей-Пи-Эс»?
Да, правильно, «Джей-Пи-Эс».
— И ты ее зажег? — продолжал Линли. — Покажи мне, пожалуйста.
Джимми немного отодвинулся от стола и резко спросил:
— Что показать?
— Как ты зажег сигарету.
— Зачем? Никогда не закуривали что ли?
— Мне бы хотелось посмотреть, как это делаешь ты.
— И как, по-вашему, я ее зажег?
— Не знаю. Ты воспользовался зажигалкой?
— Конечно нет. Спичками.
— Такими?
Джимми повел подбородком в сторону Хейверс, как бы говоря: «Вы меня не поймаете».
— Это ее спички.
— Знаю. И спрашиваю, воспользовался ли ты спичками на картонке, если не пользовался зажигалкой.
Мальчик опустил голову, сосредоточив свое внимание на пепельнице.
— Спички были такие? — снова спросил Линли.
— Пошел к черту, — пробормотал он.
— Ты привез их с собой или взял спички в коттедже?
— Он свое получил, — сказал Джимми, сам себе. — н свое получил, а дальше я прикончу ее. Вот увидите.
Раздался стук в дверь. Сержант Хейверс пошла открыть, последовал разговор вполголоса. Линли молча наблюдал за Джимми Купером. На лице мальчика застыло выражение безразличия, и Линли мог только догадываться, сколько боли, вины и горя скрывалось за этим выражением.
— Сэр? — позвала его Хейверс.
Линли подошел к ней. В коридоре стоял Нката.
— Прибыли с докладами из Малой Венеции и Собачьего острова, — сказала она. — Они в дежурке. Выяснить, что там?
Линли покачал головой и обратился к Нкате;
— Принесите мальчику поесть. Снимите отпечатки. Попросите его отдать обувь добровольно. Я думаю, он согласится. И еще нам потребуется что-нибудь для анализа ДНК.
— Это будет сложно, — сказал Нката.
— Его адвокат приехал?
— Пока нет.
— Тогда попробуйте склонить его к добровольному сотрудничеству, прежде чем мы его освободим.
— Освободим его? — быстро перебила Хейверс. — Но, сэр, он же только что сказал нам…
— Как только приедет его адвокат, — словно не слыша, закончил Линли.
— У нас проблемы, — заключил Нката.
— Действуйте быстро. Только, Нката, не волнуйте мальчика.
— Понял.
Нката пошел в комнату для допросов, Линли и Хейверс направились в дежурную. Она располагалась недалеко от кабинета Линли. На стенах висели карты, фотографии и диаграммы. На столах в беспорядке лежали папки. Шесть детективов — четверо мужчин и две женщины — сидели у телефонов, картотечных ящиков и за круглым столом, заваленным раскрытыми газетами.
— Собачий остров, — произнес Линли, входя в комнату и бросая пиджак на спинку стула.
Ответила одна из женщин-констеблей, придерживавшая плечом трубку в ожидании ответа на том конце провода.
—Мальчик приходит и уходит, почти каждый вечер болтается где-то допоздна. У него есть мотоциклет. Он выезжает через заднюю калитку и носится по проулку между домами, газуя и сигналя. Соседи не могут подтвердить, что он уезжал в среду вечером, так как вечерами он, как правило, уезжает, а все вечера похожи один на другой. Так что, может, он ездил, а может, и нет, но скорее всего — ездил.
Ее напарник, констебль, — мужчина в вытертых черных джинсах и хлопчатобумажной трикотажной рубашке с обрезанными рукавами, — сказал:
— Он настоящая шпана, между прочим. Ссорится с соседями, задирает малышей. Огрызается на мать.
— А его мать? — спросил Линли.
— Работает на Биллингсгейтском рынке. Отправляется на работу в три сорок утра. Приезжает домой около полудня.
— А в среду вечером? В четверг утром?
— От нее шума нет — только если заводит свою машину, — сказала женщина-констебль. — Так что в отношении Купер соседи ничего особенного рассказать не смогли. Между прочим, Флеминг регулярно к ним приезжал. Это подтвердили все, с кем мы говорили.
— Повидаться с детьми?
— Нет. Он приезжал днем, примерно в час, когда детей не было дома. Обычно оставался часа на два или больше. Кстати, он и на этой неделе был, в понедельник или во вторник.
— Джин в четверг работала? Женщина-констебль показала на телефонную трубку.
— Я это выясняю, но пока не нашла никого, кто мог бы нам это сказать. Биллингсгейт закрыт до завтра.
— Она сказала, что вечером в среду была дома, — напомнила Линли Хейверс. — Но этого никто не может подтвердить, поскольку она была одна, за исключением детей. А они спали.
— Что в Малой Венеции? — спросил он.
— Вот это вы в яблочко, — отозвался другой констебль. Он сидел за столом вместе со своим напарником, оба одетые в дорогу, причем так, чтобы не выделяться в толпе. — Фарадей покинул баржу примерно в половине одиннадцатого в среду вечером.
— Он сам в этом вчера признался.
— Но есть и добавление, сэр. С ним была Оливия. Уайтлоу. Их уход заметили двое соседей независимо друг от друга, поскольку спустить Уайтлоу с баржи и довести до улицы — целое дело.
