Деннис не отрывал от нее глаз, и Ив могла наблюдать за быстрым сокращением его зрачков. Ну явно пытается понять, блефует она или нет.
— Ты с ума сошла? У меня нет Шарлотты. Я ее не прячу. Я не похищал Шарлотту. Я даже, черт побери, не знаю… — вдруг взорвался Лаксфорд.
Смех за соседним столиком перебил его. Три покупательницы как раз расселись по местам и шумно обсуждали, что предпочтительнее для восстановления энергетических затрат после напряженного дня в «Хэрродсе» — фруктовый пирог или лимонный торт.
Наклонившись вперед, Деннис отрывисто заговорил:
— Ивлин, черт побери, ты лучше послушай меня. Это не шутка. Не шутка. У меня Шарлотты нет. Я понятия не имею, где Шарлотта. Но она находится у кого-то, кто позвонил мне по телефону полтора часа назад.
— Это твоя версия, — ответила Ив.
— Это истинная правда, — заявил он. — Ради бога, зачем мне все это выдумывать? — Взяв свою салфетку, он скомкал ее, затем продолжал уже тише: — Просто послушай. Хорошо? — Он глянул на соседний столик, за которым покупательницы громко голосовали за лимонный торт. Снова повернулся к Ив и заговорил, заслонив лицо ладонью, чтобы его не видели и не слышали посетители кафе. На мгновение у Ив даже создалось впечатление — ну и артист, подумала она, — что для него, так же как и для нее, жизненно важно, чтобы никто не узнал об их встрече. Лаксфорд изложил свой предполагаемый разговор с похитителем.
— Он потребовал, чтобы статья была напечатана в завтрашнем номере. — Сказал: «Я хочу, чтобы в газете появилась статья о твоем первом ребенке, Лаксфорд. На первой странице. Я хочу, чтобы ты все рассказал сам, прямо, ничего не опуская. Чтобы назвал ее имя. Я хочу увидеть ее имя. Я хочу обнародования всей этой поганой истории». Я ответил, что могут возникнуть препятствия. Сказал, что сначала должен переговорить с тобой. Пояснил, что я не единственный участник этой истории, что нужно принимать во внимание и чувства матери.
— Как это любезно с твоей стороны. Ты мастер считаться с чувствами других. — Ив подлила себе кофе и добавила сахара.
— Но увести его в сторону не удалось, — продолжал Деннис, не обращая внимания на ее насмешку. — Он спросил, когда это я считался с чувствами матери.
— Какая проницательность.
— Слушай нее, черт бы тебя побрал. Он сказал: «Когда это ты заботился о мамуле, Лаксфорд? Когда делал свое дело? Когда сказал ей: „Давай, поговорим?“ Поговорим. Смех, да и только. Подонок». И это навело меня на мысль… Ивлин, это был кто-то из присутствовавших на той конференции в Блэкпуле. Мы там с тобой разговаривали. С этого все и началось.
— Я помню, как это началось, — ледяным тоном произнесла она.
— Мы думали, что были осторожны, но, должно быть, где-то допустили промашку. И кто-то с тех пор затаился, выжидая момент.
— С какой целью?
— Чтобы погубить тебя. Послушай. — Деннис подвинулся ближе к столу. Ив с успехом подавила в себе желание отодвинуться. — Что бы ты там ни думала о моих намерениях, похищение Шарлотты не связано с желанием погубить все правительство.
— Да как ты вообще смеешь что-то оспаривать, когда твоя газета так отплясывает на Синклере Ларнси?
— Потому что ситуация никак не тянет на ту, что была с Профьюмо. Да, случай с Ларнси выставляет правительство в идиотском виде, особенно на фоне их ратований за Возрождение исконных британских ценностей, но если оно и падет, то никак не из-за Ларнси и не из-за тебя. Ведь мы же говорим о сексуальных связях, а не о лжи члена парламента парламенту, не о шпионаже в пользу русских. Тут совсем другая цель. Это личное. И касается лично тебя и твоей карьеры. Как ты этого не понимаешь?
Говоря, он непроизвольно подался вперед. Его пальцы сомкнулись на запястье Ив. Она почувствовала жар его пальцев, быстро пробежавший по жилам и стиснувший горло. Не глядя на Лаксфорда, она произнесла:
— Пожалуйста, убери свою руку. — А потом, когда он не сделал этого сразу, посмотрела на него: —
Деннис, я сказала…
— Я слышал. — И все равно он не пошевелился. — Почему ты так меня ненавидишь?
— Не смеши меня. Ненавидеть тебя — значит брать на себя труд думать о тебе. А я не думаю.
— Ты лжешь.
— А ты самообольщаешься. Убери руку, а не то я выплесну на тебя кофе.
— Я же предлагал тебе выйти за меня, Ивлин. Ты отказалась.
— Не излагай мне мою историю. Я достаточно хорошо ее помню,
— Значит, это не из-за того, что мы не поженились. Тогда, должно быть, потому, что ты знала — я тебя не любил. Это оскорбляло твои пуританские принципы? И все еще оскорбляет? Сознание того, что ты была моим сексуальным приключением? Что переспала с мужчиной, который на самом деле хотел только трахнуть тебя? Или еще большим оскорблением было полученное наслаждение? Тобою полученное, между прочим. Мое хотя бы дало жизнь Шарлотте.
У Ив руки чесались ударить его. Если бы они не находились в таком людном месте, она так бы и поступила. Даже ладонь ныла, как хотелось залепить ему звонкую затрещину.
— Я тебя презраю, — проговорила она. Деннис убрал руку.
— За какую из обид? За то, что тронул тебя тогда? Или трогаю сейчас?
— Ты нисколько меня не трогаешь, — отрезала Ив. — И никогда не трогал.
— Самообольщаешься, Ив. Твои слова, между прочим.
— Да как ты смеешь…
— Что? Говорить правду? Мы сделали, что сделали, и оба получили удовольствие. Не переписывай историю, потому что тебе не хочется ее вспоминать. И не обвиняй меня за то, что со мной ты, вероятно, единственный раз в жизни хорошо провела время.
Она оттолкнула кофейную чашку в центр стола. Предчувствуя ее намерение подняться, Лаксфорд бросил рядом со своим бокалом «Перье» десятифунтовую банкноту и сказал:
— Этот тип хочет, чтобы материал был дан в завтрашнем номере. Он хочет, чтобы он появился на первой странице. Он хочет всю историю — от начала до конца. И я собираюсь ее написать. Я могу задержать печать до девяти часов. Если ты решишь воспринять это серьезно, ты знаешь, где меня найти.
— Твоя преувеличенная самооценка всегда была наименее привлекательной из твоих черт, Деннис.
— А твоей была отчаянная потребность, чтобы последнее слово осталось за тобой. Но в этой ситуации тебе не выиграть. Хорошо бы, чтоб ты поняла это, пока не станет слишком поздно. В конце концов, на карте стоит другая жизнь. Помимо твоей собственной.
И, круто развернувшись, он покинул кафе.
Ив почувствовала, что мышцы шеи и плеч свело судорогой. Она помассировала их. Всё, всё, что она презирала в мужчинах, воплощал в себе Деннис Лаксфорд, и эта встреча только лишний раз подтвердила ее убеждение. Но она не пробилась бы на свое нынешнее место, если бы так легко уступала давлению со стороны мужчин. Не собиралась она сдаваться и теперь. Он мог пытаться манипулировать ею с помощью фальшивого письма о похищении и придуманных телефонных звонков, с помощью показной демонстрации еще более показной родительской заботы. Он мог дергать за ниточку материнских инстинктов, которые, как он с очевидностью полагал, были неотъемлемой частью женской натуры. Он мог разыгрывать ярость, искренность или политическую проницательность. Но никакие его ухищрения не могли заслонить того простого факта, что «Осведомитель» за полгода правления Денниса Лаксфорда сделал все, что было в его грязной власти, чтобы унизить правительство и помочь делу оппозиции. Она знала это так же хорошо, как любой умеющий читать. И Лаксфорд вообразил — просто потому, что ему удалось вовлечь в это ее дочь, — что теперь Ив Боуэн встанет перед всеми, признается в своих прошлых грехах, погубит свою карьеру и таким образом позволит подбросить еще одну вязанку хвороста в костер, на котором пресса намеревалась поджарить правительство… Смех, да и только!
