Аплегатт быстро пересказал события в Анхоре. Дийкстра
слушал, скрестив на груди огромные ручищи.
– Профессор… – задумчиво сказал он. – Хеймо
Кантор и Коротышка Йакса. Убиты ведьмаком. В Анхоре, на тракте, ведущем в Горс
Велен, то есть в Танедд, к Гарштангу… А Львенок мертв?
– Что вы сказали, господин?
– Ничего. – Дийкстра поднял голову. – Во
всяком случае, не тебе. Отдыхай. А на заре – в путь.
Аплегатт съел, что подали, полежал немного, от усталости
даже не смежив глаз, и перед рассветом уже был за воротами. Жеребчик
действительно оказался хорош, но норовист. Аплегатт не любил таких коней.
Спина между левой лопаткой и позвоночником дико чесалась, не
иначе блоха укусила, пока дремал в конюшне. А почесать не было никакой
возможности.
Жеребчик заплясал, заржал. Гонец дал ему шпорой и послал в
галоп.
Время торопило.
– Gar’ean, – прошипел Каирбр, выглядывая из ветвей
дерева, с которого наблюдал за большаком. – En Dh’oine evall a straede!
Торувьель поднялась с земли, схватила пояс с мечом,
препоясалась и носком ботинка ткнула в бедро Яевинна, который дремал рядом, в
яме из-под вывороченного дерева. Эльф вскочил, зашипел, обжегшись о горячий
песок, на который оперся рукой.
– Que suecc’s.
– Конник на дороге.
– Один? – Яевинн поднял лук и колчан. – Эй,
Каирбр, всего один?
– Один. Подъезжает.
– Прикончим. Одним Dh’oine меньше.
– Успокойся, – схватила его за рукав
Торувьель. – Зачем? Наше дело разведать – и к бригаде. Зачем убивать
штатских на дорогах? Разве так борются за свободу?
– Именно так. Отодвинься.
– Если на дороге останется труп, первый же патруль
поднимет шум. Армия начнет охоту. Прикроют броды, нам будет сложнее перейти на
другой берег!
– Здесь мало кто ездит. Пока труп обнаружат, мы будем
далеко.
– Верховой тоже уже далеко, – бросил с дерева
Каирбр. – Надо было не трепаться, а стрелять. Теперь не достанешь. Тут
добрых двести шагов.
– Из моей-то шестидесятифунтовки? – Яевинн
погладил лук. – Тридцатидюймовой флейтой? К тому же тут не двести шагов.
Самое большее – сто пятьдесят. Mire, que spar aen’kee.
– Перестань, Яевинн…
– Thaess aep, Toruviel.
Эльф повернул шапку так, чтобы ему не мешал прикрепленный к
ней беличий хвост, быстро и сильно, до уха, натянул тетиву, прицелился и
выстрелил.
Аплегатт ничего не услышал. Это была стрела с желобком вдоль
стержня для увеличения жесткости и уменьшения веса, специально снабженная
длинными узкими серыми перьями. Тройной, острый как бритва наконечник врезался
гонцу в спину между лопаткой и позвоночником. Острия были расположены под углом
– вонзаясь в тело, наконечник повернулся словно винт, рассекая мышцы, разрывая
кровеносные сосуды, круша кости. Аплегатт повалился грудью на шею коня и сполз
на землю, словно мешок шерсти.
Песок на дороге был горяч, раскален солнцем так, что от него
шел пар. Но гонец этого уже не почувствовал. Он умер мгновенно.
«Сказать, что я ее знал, было бы преувеличением. Думаю, кроме
ведьмака и чародейки, никто ее не знал по-настоящему. Когда я увидел ее
впервые, она не произвела на меня оcобого впечатления, даже несмотря на
довольно необычные сопутствующие обстоятельства. Я знавал людей, утверждавших,
будто сразу, с первой же встречи они ощущали дыхание смерти, исходящее от этой
девочки. Мне она показалась совершенно обыкновенной, хотя я и знал, что
обыкновенной-то она как раз и не была – поэтому я настойчиво пытался усмотреть,
обнаружить, почувствовать в ней необычность. Но ничего не заметил и ничего не
почувствовал. Ничего, что могло стать сигналом, предчувствием либо
предвестником позднейших трагических событий. Причиной которых была она. И тех,
которые вызвала сама».
Лютик. Полвека поэзии
Глава 2
У самого развилка, там, где кончался лес, были вкопаны в
землю девять столбов. К вершине каждого прибито колесо от телеги. Над колесами
кружило воронье, расклевывая и терзая трупы, привязанные к обручам и спицам.
Столбы были слишком высокими, да и птицы все время заслоняли разлагающиеся на
колесах останки, так что догадаться, кем были казненные, Йеннифэр и Цири не
могли.
Ветер принес тошнотворный запах тления. Цири отвернулась и с
отвращением поморщилась.
– Изумительная декорация. – Йеннифэр наклонилась в
седле и сплюнула, забыв, что совсем недавно отругала Цири за подобный
плевок. – Живописная и ароматная. Но почему здесь, на опушке леса? Обычно
такие штуки устанавливают сразу за городскими стенами. Верно, добрые люди?
– Это «белки», благороднейшая госпожа, – поспешил
пояснить, сдерживая запряженную в двуколку пегую лошаденку, один из бродячих
торговцев, которых они догнали на развилке. – Эльфы на столбах-то. Потому
и столбы в лесу стоят. Другим «белкам» на упреждение.
– Выходит, – взглянула на него чародейка, –
взятых живьем скоя’таэлей привозят сюда…
– Эльфа, милсдарыня, – прервал торговец, –
редко удается взять живьем. А ежели даже кого воины схватят, то в город везут,
где оседлые нелюди обретаются. Когда они казнь на рынке посмотрят, у них сразу
отпадает охота с «белками» якшаться. А когда в бою таких эльфов убивают, то
трупы свозят на развилки и вешают на столбах. Порой издалека возят, совсем уж
померших…
– Подумать только, – буркнула Йеннифэр, – а
нам запрещают заниматься некромантией из уважения к величию смерти и бренности останков,
коим полагаются покой, почести и церемониальные погребения…
– Что вы сказали, госпожа?
– Ничего. Поехали побыстрее, Цири, как можно дальше от
этого места. Тьфу, у меня такое ощущение, будто я вся пропиталась вонью.
– Я тоже, ой-ей-ей, – сказала Цири, рысью объезжая
двуколку торговца. – Поедем галопом, хорошо?
– Хорошо… Но не сумасшедшим же!
Вскоре показался город, огромный, окруженный стенами,
утыканный башнями с островерхими блестящими крышами. А за городом в лучах
утреннего солнца искрилось море, сине-зеленое, усеянное белыми пятнышками
парусов. Цири осадила коня на краю песчаного обрыва, приподнялась в стременах,
жадно втянула носом ароматный морской воздух.
