– Осторожнее, – шепнул ведьмак,
прищурившись. – Осторожнее, Вильгефорц, смотри, чтобы притягиваемые за
хвост подобия не завели тебя слишком далеко.
– Подобия уже кончились. – Чародей не опустил
глаз. – Потому что я не справился с чувствами, которые испытывал к той
женщине. Ее чувств я не понял, а она и не пыталась мне помочь. Я ее бросил.
Потому как она была, выражаясь научно, промискуитична, а проще говоря, хотела
всегда, с кем угодно, где угодно и как угодно, а ко всему прочему была
воплощением невежественности, злобности, бесчувственности и холодности.
Подчинить ее себе было невозможно, а подчиняться ей – унизительно. Я бросил ее,
так как понял, что она интересовалась мною только потому, что мой интеллект,
личность и завораживающая таинственность как бы отводили на второй план тот
факт, что я не был чародеем, она же только чародеям позволяла любить себя
больше чем одну ночь. Что, впрочем, не противоречит тому факту, что она хотела
всегда… ну и так далее. Я бросил ее, потому что… Потому что она была вроде как
бы моей матерью. Я вдруг понял, что мое чувство к ней вовсе не любовь, а нечто
гораздо более сложное, сильное, но трудноопределяемое. Этакая смесь страха, обиды,
бешенства, угрызений совести, потребности в искуплении, чувства вины, урона и
ущербности, извращенной потребности страдать и каяться. То, что я чувствовал к
этой женщине, было… ненавистью.
Геральт молчал.
Вильгефорц смотрел в сторону.
– Я бросил ее, – начал он снова. – И не смог
жить с той пустотой в сердце, которая во мне возникла. И неожиданно понял, что
причина этой пустоты – не отсутствие женщины, а отсутствие того, что я тогда
ощущал. Парадокс, правда? Я думаю, доканчивать нет нужды, ты догадываешься о
продолжении. Я стал чародеем. Из ненависти. И лишь тогда понял, сколь был глуп.
Я путал небо со звездами, отраженными ночью в поверхности пруда.
– Как ты справедливо заметил, параллели между нами не
вполне параллельны, – буркнул Геральт. – Вопреки видимости между нами
мало общего, Вильгефорц. Что ты хотел доказать, рассказывая свою историю? Что
путь к вершинам чародейства крут и труден, но доступен всем? Даже, прости за
параллели, незаконнорожденным и подкидышам, бродягам и ведьмакам…
– Нет, – прервал чародей. – Я не собирался
доказывать, что такой путь доступен каждому. Это очевидно и давно доказано. Не
было нужды доказывать и то, что для определенного рода людей другого пути
попросту не существует.
– Итак, – усмехнулся ведьмак, – выбора у меня
нет? Придется заключить с тобой пакт, которому предстоит быть темой картины, и
стать чародеем? Только из-за генетики? Ну-ну! Мне немного знакома теория
наследственности. Мой отец, до чего я дошел с немалым трудом, был бродягой,
невеждой, грубияном, авантюристом и рубакой. У меня может оказаться избыток
генов от папочки, а не от мамули. То, что я тоже неплохо умею рубить и колоть,
вроде бы подтверждает сказанное.
– И верно, – ухмыльнулся чародей. – Слушай,
песок почти весь просыпался, а я, Вильгефорц из Роггевеена, магистр магии, член
Капитула, все еще не без приятственности треплюсь с невеждой, рубакой и
бродягой, сыном невежды, рубаки и бродяги. Мы обсуждаем вопросы и проблемы,
которые, как известно, обычно обсуждают, сидя у костров, невежды, рубаки и
бродяги. Например, генетику. Откуда ты вообще знаешь это слово, друг мой
рубака? Из храмовой школы в Элландере, в которой учат читать по слогам и писать
двадцать четыре руны? Что заставило тебя читать книги, в которых можно найти
эти и подобные слова? Где ты оттачивал риторику и красноречие? И зачем? Чтобы
общаться с вампирами? Ах, друг мой, генетический бродяга, которому улыбается
Тиссая де Врие. Друг ты мой, ведьмак, рубака, привлекающий Филиппу Эйльхарт
так, что у нее аж руки трясутся. Невежда, при одной мысли о котором Трисс
Меригольд становится краснее мака. О Йеннифэр и не говорю.
– Может, и хорошо, что не говоришь. В часах
действительно осталоcь совсем мало песку, можно песчинки пересчитать. Не пиши
больше картин, Вильгефорц. Говори, в чем дело. Скажи просто и доходчиво.
Представь себе, будто мы сидим у костра, два бродяги, запекаем на вертеле
поросенка, которого только что сперли, и тщетно пытаемся упиться березовым
соком. Я задаю простой вопрос. А ты отвечаешь. Как бродяга бродяге.
– И как же он звучит, твой простой вопрос?
– Что за договор ты мне предлагаешь? Какой пакт мы
должны заключить? Зачем я понадобился тебе в твоем котле, Вильгефорц? В котле,
в котором, сдается, уже начинает бурлить. Что здесь, кроме канделябров, висит в
воздухе?
– Хм. – Чародей задумался или сделал вид, будто
задумался. – Вопрос не прост, но попытаюсь ответить. Только не как бродяга
бродяге. Отвечу… как один наемный рубака другому. Себе подобному.
– Ну что ж.
– Так слушай, друг-рубака. Намечается солидная драчка.
Битва не на жизнь, а на смерть, поблажек не будет. Одни победят, других
расклюют вороны. Говорю тебе, друг, присоединяйся к тем, у кого больше шансов.
К нам. Других можешь бросить и наплевать на них. Им ничего не светит, так зачем
же погибать вместе с ними? Нет, нет, друг, не кривись, я знаю, что ты хочешь
сказать. Мол, ты – нейтрален. Мол, тебе до свечки и те, и другие, ты просто
переждешь заварушку в горах, в Каэр Морхене. Скверная идейка, дружок. У нас
будет все, что тебе любо. Если же не присоединишься, потеряешь все. И поглотит
тебя пустота, тщета и ненависть. Уничтожит наступающий час презрения. Будь же
благоразумен и примкни к соответствующей стороне, когда придется выбирать. А
выбирать придется. Можешь поверить.
– Поразительно, – паскудно ухмыльнулся
ведьмак. – Как будоражит всех мой нейтралитет. Всем не терпится заключать
со мной пакты и союзы, предлагать сотрудничество, втолковывать, что необходимо
делать выбор и присоединяться к соответствующей стороне. Вильгефорц, ты
напрасно теряешь время. В этой игре я тебе партнер не равный. Не вижу
возможности оказаться вместе на одном полотне в Галерее Славы. Тем более – на
батальном.
Чародей молчал.
– Расставляй, – продолжал Геральт, – на своей
доске королей, ферзей, слонов и пешек, не обращая на меня внимания, потому что
я на этой шахматной доске значу не больше, чем покрывающая ее пыль. Это не моя
игра. Ты утверждаешь, что мне придется выбирать. Ошибаешься. Я не стану
выбирать. Я подлажусь к событиям. Подлажусь к тому, что выберут другие. Я
всегда так поступал.
– Ты фаталист.
– Да. Хоть это и еще одно слово, которого я знать не
должен. Повторяю: это не моя игра.
– Неужто? – Вильгефорц перегнулся через
стол. – В этой партии, ведьмак, на шахматной доске уже стоит черная ладья,
намертво связанная с тобой узами Предназначения. Ты знаешь, о ком я, верно?
Думаю, ты не хочешь ее потерять?
