– У Вильгефорца – может. – Император жестко
усмехнулся. – У него даже должен упасть раз и навсегда. Вместе с головой.
К другим чародеям, обнаруженным в его укрытии, это также относится. Без
исключений.
– Понял. Кто займется розыском укрытия Вильгефорца?
– Я же сказал: ты, Филин.
Стефан Скеллен и Ваттье де Ридо переглянулись. Эмгыр
откинулся на спинку кресла.
– Все ясно? Итак… В чем дело, Кеаллах?
– Ваше величество, – с трудом проговорил сенешаль,
на которого до сих пор никто, казалось, не обращал внимания. – Покорнейше
прошу помиловать…
– Никаких помилований предателям. Никакого милосердия к
тем, кто противится моей воле.
– Кагыр… Мой сын…
– Твой сын… – Эмгыр прищурился. – Я еще не
знаю, в чем провинился твой сын. Хотелось бы верить, что его вина лишь в
глупости и нерасторопности, а не в предательстве. Если так, он будет
обезглавлен, а не колесован.
– Ваше величество, Кагыр не предатель… Кагыр не мог…
– Достаточно, Кеаллах, ни слова больше! Виновные будут
наказаны. Они пытались меня обмануть, а этого я не прощаю. Ваттье, Скеллен,
через час явитесь за подписанными инструкциями, приказами и полномочиями, затем
незамедлительно приступайте к выполнению заданий. И еще одно: не надо, думаю,
добавлять, что девица, которую вы недавно видели в тронной зале, для всех
должна оставаться Цириллой, королевой Цинтры и принцессой Рован. Для всех.
Приказываю считать это государственной тайной и вопросом величайшего
государственного значения.
Собравшиеся с удивлением взглянули на императора. Деитвен
Аддан ын Карн аэп Морвудд слегка улыбнулся.
– Или вы еще не поняли? Вместо настоящей Цириллы из
Цинтры мне подсунули какую-то недотепу. Предатели, вероятно, тешили себя
надеждой, что я ее не разоблачу. Но я распознаю истинную Цири. Распознаю ее на
краю света и во мраке ада.
Великозагадочно то, что единорожец, хотя ж небывало пуглив и
любознателен есть, ежели такову девицу повстречает, коя еще со супругом телесно
не общалась, незамедля пристанет к оной, преклонит колена и безо всякого страху
главу свою ей на подол покладет. Говорят, в минувшие и древние времена такие
девицы бывали, кои из способности таковой себе ремесло учиняли. В безбрачии и
воздержании томились лета многие, дабы ловчим аки манки на единорожцев служить
могли. Однако же вскорости выявилось, что единорожец токмо к младым девицам
пристает, старшими же пренебрегает. Разумным животным будучи, единорожец
безошибочно понимает, что сверх меры в девичестве пребывать – вещь противная
натуре и зело подозрительная.
Physiologus
Глава 6
Разбудила и привела ее в чувство жара, обжигающая кожу, как
раскаленное железо палача.
Она не могла пошевелить головой, что-то ее держало. Она
дернулась и вскрикнула от боли, чувствуя, как разрывается кожа на виске.
Раскрыла глаза. Камень, на который опиралась голова, был бурым от запекшейся
крови. Она ощупала висок, почувствовала под пальцами твердый, потрескавшийся
струп. Струп прилип к камню и оторвался, когда она пошевелила головой. Ранка
снова начала кровоточить. Цири откашлялась, харкнула, выплюнула песок вместе с
густой тягучей слюной. Приподнялась на локтях, села, осмотрелась.
Со всех сторон ее окружала каменистая, красно-серая,
иссеченная рытвинами и террасами равнина, кое-где вздыбившаяся кучками камней,
огромными валунами либо торчащими из песка скалами странной формы. Высоко над
равниной в желтом небе висело огромное раскаленное солнце, искажающее все
видимое слепящим огнем и дрожанием воздуха.
«Где я?»
Она осторожно коснулась разбитого, распухшего виска. Больно.
Очень больно. «Видимо, – подумала она, – я не раз перевернулась,
здорово проехалась по земле». Тут она увидела разорванную, изодранную в клочья
одежду и обнаружила новые участки боли – на крестце, на спине, на руке и
бедрах. При падении пыль, острые песчинки и гравий забрались всюду – в волосы,
в уши, в рот и даже в глаза, которые горели и слезились. Горели ладони и локти,
стертые до мяса.
Медленно и осторожно она распрямила ноги и снова застонала,
потому что левое колено отозвалось на движение пронизывающей тупой болью. Она
ощупала его через неповрежденную кожу брюк, но колено было в норме. При вдохах
сильно и зловеще кололо в боку, а попытка наклониться привела к тому, что она
чуть не крикнула от резкой спазмы в нижней части спины. «Ну и побилась же
я, – подумала она. – Но вроде ничего не поломала. Если б сломала
кости, болело бы сильнее. Я цела. Просто ушиблась. Я смогу встать. И встану».
Медленно, экономными движениями она приняла нужную позу,
неловко встала на колени, пытаясь предохранять ушибленное колено. Потом,
постанывая, охая и шипя, встала на четвереньки. Прошла вечность, прежде чем ей
удалось подняться во весь рост. Однако головокружение тут же подкосило ей ноги,
и она сразу тяжело повалилась на камни. Чувствуя подступающую тошноту,
повернулась на бок. Раскаленные камни жгли как уголья.
– Не встать, – всхлипнула она. – Не могу…
Испекусь на солнце.
В голове билась боль, вредная, непрекращающаяся боль. Каждое
движение усиливало ее. Цири замерла. Заслонила голову руками, но жара вскоре
стала невыносимой. Хочешь не хочешь, а от нее надо как-то скрыться. Преодолевая
обессиливающее сопротивление больного тела, жмурясь от разрывающей виски боли,
она на четвереньках поползла к большому камню, который песчаные вихри сделали
похожим на странный гриб. Бесформенная головка каменного гриба давала у
основания немного тени. Цири свернулась калачиком, кашляя и шмыгая носом.
Лежала она до тех пор, пока передвигающееся по небу солнце
вновь не достало ее потоками изливающегося сверху огня. Она переползла на
другую сторону камня, но это не помогло. Солнце стояло в зените, каменный гриб
практически не давал тени. Она прижала руки к вискам, надеясь унять боль.
Разбудила ее дрожь, сотрясающая все тело. Огненный шар
солнца растратил слепящую золотистость. Теперь, повиснув над далекими рваными,
зубчатыми скалами, он был оранжевым. Жара чуточку спала.
Цири с трудом села, осмотрелась. Головная боль немного
утихла. Она ощупала голову: жара спалила и высушила струп на виске, превратив
его в твердую, скользкую корочку. Однако тело все еще болело, казалось, на нем
нет ни одного здорового местечка. Она отхаркнулась, скрипнув песком на зубах,
попробовала сплюнуть. Ничего не получилось. Оперлась спиной о камень, все еще
источающий тепло. «Наконец-то перестало припекать, – подумала она. –
Теперь, когда солнце садится, можно выдержать, а скоро…
Скоро наступит ночь».
