Послышался стук копыт. Фырканье.
– Ты вернулся… – прошептала она, поднимая
голову. – Ты в самом деле вернулся?
Единорог громко фыркнул. Она увидела его копыта, близко, у
самых глаз. Копыта были мокрые. С них прямо-таки стекала вода.
Надежда придала ей силы, переполнила радостью. Единорог вел.
Цири шла следом, все еще не веря, что это не сон. Когда наконец усталость
победила, она опустилась на четвереньки. Потом поползла.
Единорог привел ее к неглубокой впадине между скалами, дно
которой выстилал песок. Цири ползла из последних сил. Но ползла. Потому что
песок был влажный.
Единорог остановился над небольшим углублением в песке,
заржал, ударил копытом раз, другой, третий. Она поняла. Подползла ближе, стала
помогать. Рыла, обламывая ногти, копала, отбрасывала. Возможно, всхлипывала при
этом, но не отдавала себе в том отчета. Стоило в углублении появиться грязно-коричневой
жиже, как Цири тут же приникла к ней губами, глотала мутную воду вместе с
песком так жадно, что жидкость мгновенно исчезла. Цири с величайшим трудом
взяла себя в руки, углубила ямку, помогая кордиком, потом села и стала ждать.
Скрипя песком на зубах и дрожа от нетерпения, она ждала, чтобы лунка снова
наполнилась водой. А потом пила. Долго.
В третий раз она дала воде немного отстояться, выпила глотка
четыре без песка, только с мутью. И тут вспомнила о единороге.
– Ты, наверно, тоже хочешь пить, Конек? – сказала
она. – Но ведь грязь ты пить не станешь. Коньки грязи не пьют.
Единорог заржал.
Цири углубила ямку, укрепив ее края камнями.
– Погоди, Конек. Пусть немного отстоится.
Конек фыркнул, топнул, отвернулся.
– Не косись. Пей.
Единорог осторожно поднес ноздри к воде.
– Пей, Конек, это не сон. Это всамделишная вода.
Вначале Цири тянула, не хотела отходить от ключа. Придумала,
как лучше пить. Просто надо было выжимать в рот намоченный в ямке платочек, что
позволяло отцедить песок и тину. Но единорог налегал – ржал, топал, отбегал,
возвращался снова. Он призывал идти и указывал дорогу. Хорошо подумав, Цири
послушалась – Конек прав, надо идти, идти в сторону гор, выбраться из пустыни.
Она двинулась следом за единорогом, оглядываясь и тщательно фиксируя в памяти
положение источника. Она не хотела блуждать, если б пришлось возвращаться.
Вместе они шли весь день. Единорог, которого она назвала
Коньком, вел. Это был удивительный Конек. Он обрывал и жевал стебли, которых не
тронула бы не только лошадь, но и изголодавшаяся коза. А обнаружив в камнях
колонну больших муравьев, тут же принялся поедать их. Сначала Цири изумленно
смотрела на него, потом присоединилась к пиршеству. Она была чертовски голодна.
Муравьи оказались ужасно кислыми, но, возможно, благодаря
этому у нее не возникали позывы. Кроме того, муравьев было много, и можно было
поработать занемевшими челюстями. Единорог съедал насекомых целиком, она же
удовольствовалась брюшками, выплевывая твердые части хитиновых оболочек.
Пошли дальше. Единорог высмотрел несколько кустиков
пожелтевших ковылин и с удовольствием сжевал их. На этот раз Цири не
присоединилась. А когда Конек отыскал в песке ящериные яйца, ела она, он же
только посматривал.
Пошли дальше. Цири заметила небольшие заросли ковыля и
указала на них Коньку. Спустя какое-то время Конек обратил ее внимание на
огромного черного скорпиона с хвостом пяди в полторы. Цири затоптала эту
мерзость. Видя, что она не собирается есть скорпиона, единорог съел его сам, а
вскоре указал ей на очередное гнездо ящерицы.
Сотрудничество оказалось вполне сносным.
Пошли дальше.
* * *
Горная цепь была все ближе.
Когда опустилась глубокая ночь, единорог остановился. Он
спал стоя. Цири, знакомая с лошадьми, вначале пыталась уговорить его лечь. Она
могла бы прислониться к нему и попользоваться его теплом. Но из этого ничего не
получилось. Конек косился и отходил, все время выдерживая дистанцию. Он вообще
не желал вести себя классическим образом, описанным в ученых книгах, –
явно не имел ни малейшего желания класть голову ей на подол. Цири одолевали
сомнения. Она не исключала, что относительно взаимоотношений единорогов и девиц
книги лгали. Но имелась и другая возможность. Во-первых, у Цири не было подола,
а значит, и некуда было класть голову, а во-вторых, единорог был явно
единорогом-жеребенком и как всякое юное создание абсолютно, ну абсолютно не
разбирался в девицах. Вероятность того, что Конек мог воспринимать и серьезно
толковать те несколько странных снов, которые ей некогда привиделись, она
категорически отбросила. Ну кто же всерьез толкует сны?
Он ее немного разочаровал. Они вместе путешествовали уже два
дня и две ночи, а он так и не нашел воды, хоть и искал. Несколько раз
останавливался, крутил головой, водил рогом, потом уходил рысью, разведывал
каменные распадки, греб копытами в песке. Нашел муравьев, нашел муравьиные яйца
и личинки. Нашел ящериное гнездо. Нашел цветастую змейку, которую ловко забил.
Но воды не нашел.
Цири заметила, что единорог все время крутит, не
придерживается прямой линии, и не без оснований заподозрила, что животное вовсе
не было обитателем пустыни – просто заблудилось тут.
Как и она.
Муравьи, которые стали попадаться все чаще, содержали в себе
кислую влагу, но Цири все серьезнее начала подумывать о возвращении к
источнику. Если б они пошли еще дальше и не нашли воды, на возвращение могло бы
и не хватить сил. Жара все усиливалась, движение изнуряло.
Она уже намеревалась попробовать втолковать это Коньку,
когда тот вдруг протяжно заржал, махнул хвостом и галопом бросился вниз, между
иззубренными камнями. Цири последовала за ним, на бегу пережевывая муравьиные
брюшки.
Большое пространство между камнями заполняла широкая
песчаная площадка, в центре которой расположилось углубление.
– О! – обрадовалась Цири. – Умная ты коняшка,
Конек! Опять нашел источник. В этой яме должна быть вода!
Единорог протяжно фыркал, обходя углубление легкой рысью.
Цири подошла. Углубление было большим, никак не меньше двадцати футов в
диаметре. Круглое, оно напоминало воронку и было таким правильным, словно
кто-то оттиснул в песке гигантское яйцо. Внезапно Цири поняла, что такая
правильная форма не могла возникнуть сама по себе. Но было уже поздно.
