Такими словами встретили Линли и Нкату у конторки на лестничной площадке в Уондсуорте. Ступени лестницы уходили в темную глубину, где, очевидно, скрывался вход в клуб «Стоке», охраняемый в дневное время почтенной матроной, развлекающейся вышивкой гарусом по канве. За исключением оригинального наряда, который состоял из облегающего черного кожаного платья с серебристой молнией, спускающейся до талии и выставляющей напоказ обвислые груди с непривлекательной дряблой кожей, охранница походила на чью-то бабушку — и, вероятно, была ею. Подвитые седые волосы были уложены в прическу, словно для воскресной церковной службы, а на кончике носа скромными полумесяцами восседали очки. Она глянула поверх этих очков на двух детективов и добавила:
— Если только вы не желаете вступить. Желаете? Что ж, тогда ознакомьтесь.
Она всучила каждому из них по буклету.
«Стоке», прочитал Линли, являлся частным клубом для дискриминированных взрослых людей, предпочитающих развлечения, связанные с господством. За умеренную годовую плату тут обеспечивался доступ в мир, где их самые тайные фантазии могли стать возбуждающей реальностью. Под легкие закуску, выпивку и музыкальное сопровождение, в окружении восторженных единомышленников, они могли становиться свидетелями или участниками осуществления самых сокровенных грез человечества. Руководство клуба брало на себя обязанность тщательно хранить личную и профессиональную конфиденциальность членов клуба, обеспечивая неукоснительное выполнение любых их желаний преданным персоналом. «Стоке» был открыт для посещения с полудня до четырех утра, с понедельника по субботу, включая официально установленные нерабочие дни. А воскресенье отводилось на отправление культовых обрядов.
«Кому же посвящены их культовые обряды?» — подумал Линли, но не спросил. Он сунул буклет в карман пиджака и, приветливо улыбнувшись, сказал:
— Благодарю вас. Надо подумать, — после чего показал свое удостоверение. — Полиция. Нам нужно поговорить с вашим барменом.
Мадам Черное Кожаное Платье, в общем-то, не была Цербером, но назубок выучила свои реплики.
— У нас частный клуб, только для членов, сэр, — заявила она. — И в любом случае, у нас никто не нарушает общественного порядка. Никто не пройдет мимо меня, не предъявив членский билет, а желающие вступить в клуб должны принести с собой удостоверение личности с указанной в нем датой рождения. Мы принимаем в клуб только совершеннолетних, половозрелых людей, а наем служащих производится лишь после проверки их благонадежности в полиции.
Пока она переводила дух для продолжения монолога, Линли успел сказать:
— Мадам, если бы мы хотели прикрыть ваше заведение…
— Вы не имеете права. Как я сказала, у нас частный клуб. С нами сотрудничает профессиональный адвокат, поэтому мы знаем свои права.
Линли призвал на помощь терпение.
— Очень рад за вас. Я полагаю, обычные люди плохо разбираются в данных вопросах. Но поскольку вы здесь сидите, вы, вероятно, должны знать, что если бы мы хотели прикрыть ваше заведение или просто попытались бы сделать это, то едва ли стали бы предъявлять вам при входе наши удостоверения. Мы с коллегой работаем в Отделе уголовных, а не секретных расследований.
Нката смущенно переминался с ноги на ногу рядом с Линли, не зная, куда спрятать глаза. Прямо перед ним маячило декольте престарелой матроны, и ему, несомненно, еще не доводилось созерцать плоть, менее подходящую для созерцания.
— Мы пытаемся отыскать некую Шелли Платт, — объяснил Линли охраннице. — Нам сообщили, что вашему бармену известно, где она живет. Если вы пригласите его сюда, то мы поговорим с ним прямо здесь. Или нам придется спуститься вниз. Выбор за вами.
— Он выполняет свою работу, — сказала она.
— Мы тоже, — улыбнулся Линли. — И чем скорее мы переговорим с ним, тем скорее продолжим нашу работу.
С явной неохотой она сказала:
— Ладно, — и набрала какой-то телефонный номер. Начав разговор, она не сводила настороженных глаз с Нкаты и Линли, чтобы они, не дай бог, не прошмыгнули мимо нее в недра клуба. — У меня тут два детектива, им нужно найти Шелли Платт… Говорят, что ты знаешь ее… Нет. Уголовный розыск. Ты поднимешься к ним или мне… Уверен? Ладно. Жди. — Она положила трубку и кивнула в сторону лестницы. — Проходите уж, так и быть. Он не может оставить бар, у нас сейчас нехватка рабочих рук. Но он сказал, что уделит вам пять минут.
— Как его зовут? — спросил Линли.
— Можете называть его Хлыст.
— Мистер Хлыст? — с серьезным видом уточнил Линли.
Губы охранницы дернулись в легкой усмешке.
— У вас привлекательная мордашка, милый, — предупреждающе заявила она, — но не стоит искушать судьбу.
Они спустились по лестнице в коридор, освещенный висевшими на голых черных стенах красными фонарями. Дверной проем в его конце скрывался за черным бархатным занавесом. И за ним, очевидно, начинались владения «Стокса».
Музыка просачивалась через занавес, как лучи света, — не хриплый хэви-метал паршивых гитар, скрипящих как несмазанные роботы, а некое подобие григорианских хоралов, исполняемых монахами во время богослужений. Монахи, однако, не стали бы орать во всю мощь своих легких, как будто громкость, а не выразительность исполнения являлась главной для этой церемонии. «Agnus dei tol-lis peccata mundi»,
[61]
— голосил хор. И словно в ответ, пистолетным выстрелом просвистел удар хлыста.
— Ну вот. Милости просим в царство садомазохизма, — сказал Линли Нкате, отводя в сторону край бархатного занавеса.
— Владыка небесный, видела бы меня сейчас моя бедная мама… — растерянно пробормотал констебль.
Линли надеялся, что субботним днем в клубе будет пустовато, но это оказалось совсем не так. Он, конечно, подозревал, что к вечеру многие здешние завсегдатаи выползут из-под камней, под которыми прячутся в дневное время, но и сейчас здесь присутствовало достаточное количество приверженцев этой милой подземной темницы, давая общее представление о том, как выглядит забитый до отказа «Стоке».
В центре зала возвышалось легендарное средневековое сооружение для публичных наказаний. Оно было рассчитано на пятерых еретиков, но сегодня лишь один грешник расплачивался там за содеянные преступления. Сияющего обширной лысиной коренастого страдальца хлестала бочкообразная истязательница, выкрикивая при каждом ударе плетки: «Грешен! Грешен! Грешен!» Несчастный грешник был обнажен, а его истязательница принаряжена в черный кожаный корсет с пристегнутыми к нему ажурными чулками. На ногах у нее были туфли с такими высоченными каблуками, что она без всяких дополнительных усилий могла бы станцевать на носочках.
Над ними вращалась сложная осветительная аппаратура. Один из прожекторов изливал поток света прямо вниз, на место экзекуции, а остальные, прилаженные по бокам, медленно вращались вместе со всей конструкцией, периодически выхватывая из тьмы деятельность прочих членов клуба.
