Он снова отказался с ней ехать. Вчера он предоставил ей самой разбираться с Генри Муленом и сегодня поступил так же.
С нее хватит, решила Маргарет. Видит бог, хватит. Ей надоело организовывать за Адриана его жизнь, не видя от него не то что помощи, но даже благодарности. Она выигрывала сражения за него с тех самых пор, как он родился, но теперь все, хватит.
В Ле-Репозуаре она вышла из автомобиля, сильно хлопнув дверцей, широким шагом подошла к дому, открыла дверь, вошла и грохнула ею о косяк. Удары были точками в ее внутреннем монологе. Хватит с нее. Трах. Пусть сам справляется. Трах.
Ни звука не донеслось из глубины дома в ответ на ее обхождение с тяжелой входной дверью. Это разозлило Маргарет так, что самой стало странно, и она пронеслась по старому каменному холлу, выбивая каблучками сапог яростную дробь по плитам пола. Она буквально взлетела по лестнице к дверям комнаты Адриана. Единственное, что не позволило ей распахнуть ее и ворваться внутрь, было беспокойство о том, как бы недавнее происшествие не оставило на ее внешности какие-нибудь следы, да еще страх застать Адриана за очередным отвратительным занятием.
Может быть, подумала она, именно это и толкнуло Кармел Фицджеральд в вечно распахнутые объятия его отца. Наверное, она столкнулась с одним из гнусных методов, к которым Адриан прибегал для успокоения своей нервной системы в периоды стресса, и, смущенная, бросилась к Ги, ища у него утешения и объяснения, а тот был только рад их ей предоставить.
«Мой сын странный человек, не совсем тот, кого можно назвать настоящим мужчиной».
«О да, тут ты был прав, — подумала Маргарет. — Единственный шанс Адриана стать нормальным ты выхватил у него прямо из рук».
И что бесило Маргарет сильнее всего, виноват в этом был сам Адриан. Когда, господи, когда же ее сын станет тем человеком, которым она всегда хотела его видеть?
В коридоре верхнего этажа над комодом из красного дерева висело зеркало в золоченой раме, и Маргарет затормозила перед ним, чтобы взглянуть на себя. Бросив взгляд на свое отражение, она даже удивилась, не найдя отпечатков лап братца Филдера на своем желтом кашемировом свитере. Она все еще чувствовала его прикосновение. Вонь из его рта. Чудовище. Кретин. Психопат. Убийца.
В дверь комнаты Адриана она постучала дважды, и довольно громко. Окликнула сына по имени, повернула ручку и вошла. Он лежал в кровати. Но не спал. Его взгляд был прикован к окну, шторы на котором были раздвинуты, открывая картину серого дня и распахнутое окно.
В животе у Маргарет стало холодно, и гнев тут же покинул ее. Ни один нормальный человек, решила она, не стал бы лежать в кровати при таких условиях.
Маргарет поежилась. Шагнув к окну, она осмотрела наружный подоконник и землю внизу. Повернулась лицом к кровати. Пуховое одеяло закрывало Адриана до самого подбородка, бугорки под ним обозначали расположение его конечностей. Она изучала его топографию, пока ее взгляд не уперся в его ступни. Надо посмотреть, сказала она себе. Надо знать самое худшее.
Он не протестовал, когда она подняла одеяло, открыв его ноги. И не пошевелился, пока она разглядывала его подошвы в поисках следов того, что он выходил на улицу минувшей ночью. Раздвинутые шторы и открытое окно свидетельствовали о том, что у него опять был приступ. Раньше он никогда не ходил по коньку крыши и не стоял на подоконнике ночью, но его подсознание не всегда руководствовалось тем, что делают и чего не делают разумные люди.
— Лунатики редко подвергают себя опасности, — втолковывали Маргарет. — Ночью они делают то же самое, что стали бы делать днем.
В этом-то, думала Маргарет мрачно, все и дело.
Но если Адриан и выходил ночью за пределы своей комнаты, а не просто ходил по ней взад-вперед, никаких следов этого на его подошвах не сохранилось. Мысленно вычеркнув приступ снохождения из списка потенциальных пятен на экране психологического состояния своего сына, Маргарет приступила к осмотру постели. Она даже не имитировала нежность, когда сунула обе руки ему под бедра в поисках мокрых пятен на простыне и матрасе. С облегчением обнаружила, что их там нет. С комой наяву, как она называла его периодические погружения в транс среди бела дня, она справится.
Было время, когда она делала это с нежностью. Тогда она называла его своим бедным мальчиком, своим дорогим малышом, не похожим на трех ее других сыновей, здоровых и успешных, таким чувствительным ко всему, что происходило вокруг. И пробуждала его от сна наяву, нежно поглаживая по щекам. Она массировала ему голову, пока он не просыпался, и ласковыми словами возвращала его на землю.
Но не теперь. Братец Филдер выжал из нее молоко материнской нежности и заботы досуха. Поехал бы Адриан с ней в Буэ, и ничего подобного не случилось бы. Хотя он, конечно, не мужчина, но присутствие еще одного человека, к тому же свидетеля, наверняка заставило бы братца Филдера подумать, прежде чем бросаться на нее.
Маргарет схватила одеяло за край, сорвала его со своего сына и швырнула на пол. Выдернула у него из-под головы подушку. Когда он заморгал, она сказала:
— С меня хватит. Сам занимайся своей жизнью.
Адриан посмотрел на мать, на окно, потом снова на мать и на одеяло на полу. Его не затрясло от холода. Он не пошевелился.
— Вылезай из постели! — рявкнула Маргарет.
Только тогда он проснулся окончательно и спросил:
«Я опять…» — имея в виду окно.
— А ты как думаешь? И да, и нет. — Она имела в виду окно и постель. — Мы нанимаем поверенного.
— Их здесь называют…
— Да плевать я хотела на то, как их тут называют! Я нанимаю поверенного, и ты едешь со мной.
Она подошла к гардеробу и вынула из него халат. Бросила сыну и, когда тот поднялся с постели, закрыла окно.
Когда она повернулась к нему снова, то встретила его взгляд, и по его выражению ей стало ясно, что он полностью отдает себе отчет в происходящем и начинает реагировать на ее вторжение в его комнату. Было похоже, будто осознание того, что она осматривала его тело и окружающие его предметы, медленно просачивалось в его мозг, и она видела, как это происходит: сначала забрезжило понимание, затем пришло все остальное. Значит, поладить с ним будет еще труднее, но Маргарет всегда знала, что сын ей не ровня.
— Ты стучала? — спросил он.
— Не говори ерунды. Как ты думаешь?
— Ответь мне.
— Не смей так разговаривать с матерью. Знаешь, через что я прошла сегодня утром? Знаешь, где я была? И знаешь почему?
— Я хочу знать, стучала ли ты.
— Да ты сам себя послушай. Знаешь, на кого ты похож?
— Не уходи от ответа. Я имею право…
— Вот именно. Ты имеешь право. Этим-то я и занимаюсь с самого рассвета. Забочусь о соблюдении твоих прав. Пытаюсь вернуть тебе то, что принадлежит тебе по праву. Пытаюсь — без всякой благодарности — втолковать это тем самым людям, которые вырвали твои права прямо у тебя из рук.
